Вот они и спортзале. Директор школы низко кланялся и заверял их в том, что стоящие перед ним ящики содержат лишь инвентарь для занятий спортом и рисованием. На глазах у Волчка школьники принялись переворачивать ящик за ящиком. Оттуда сыпались безобидные предметы вроде спортивных костюмов, масок для кэндо, кисточек и пачек бумаги. Солдаты порылись в образовавшейся куче, а по завершении досмотра школьники сложили все обратно в ящики. Босуэлл выразительно поглядел на Волчка:

— Их предупредили. Мы опоздали.

Директор согнулся в очередном поклоне и что-то сказал Волчку. Капитан Босуэлл гневно топнул ногой по жесткому пастилу:

— Чего он там говорит?

— Что тут ничего нет.

— Врет.

Босуэлл посмотрел на директора, потом на Волчка и сказал со знающим видом:

— Они будут тебе улыбаться и кланяться, но ты не верь. В голове у них совсем не то, что на языке. — Капитан помолчал, йотом злобно бросил на пол клетчатую доску для игры в го. — Копни поглубже и разом окажешься в глубоком Средневековье. — Он незаметно положил руку на кобуру. — Эта штука у меня c сорок третьего. Я с ней никогда не расстаюсь. С этими ребятами надо держать ухо востро, не дать им усыпить тебя улыбками, поклонами и разлюбезными манерами. — Он похлопал Волчка по плечу. — Понял?

Следующие три часа ушли на то, чтобы перевернуть вверх дном всю школу, вытряхнуть каждый ящик, распечатать каждую коробку, обшарить каждый шкаф. Но ни оружия, ни милитаристской литературы Босуэлл с подчиненными не нашли.

Они уехали, не попрощавшись с директором. Волчок тихо сидел в машине и слушал, как его спутники бурно обсуждали только что совершенный рейд. Джип проехал мимо молодой женщины c. прихваченными заколками полосами. Ему вспомнилась Момоко. Интересно, что она сейчас делает? Смеркалось. Волчок посмотрел на часы и прикинул: она скоро пойдет домой с работы. Они остановились у запятой американцами гостиницы. Вот бы узнать, где жили ее родители.

Некоторое время спустя Волчок пошел погулять вокруг небольшого пруда при храме. Почти стемнело, зажженные в окнах близлежащих домов огни разноцветными пятнами играли на поверхности воды.

Три лани зябко жались друг к другу около стоявшей на берегу скамьи. Это были местные «священные короны», они уже много веков подряд свободно бродили но городу. Волчок был очарован, потрясен, но не вполне счастлив. Возвращаясь в свой номер, он поклялся, что приедет сюда еще раз, вместе с Момоко.

Под дверью лежал грязный конверт без марки. Момоко заработалась допоздна. Она только что вошла, бросила сумку, скинула туфли и теперь стояла в дверях, уставившись на странный конверт. И не написано ничего. Она вскрыла конверт специальной машинкой, которую спасла когда-то с отцовского письменного стола.

Внутри был только адрес и нарисованный от руки план с указаниями дороги. Какое-то время Момоко внимательно вглядывалась в почерк, потом вдруг упала в кресло. Потрясение лишило ее последних сил, и она дол го сидела без движения. А может быть, это все игра воображения? А может быть, это ее усталый мозг сыграл с ней злую шутку? Почерк незнакомый. Наверное, кто-то по чистому недоразумению просунул под дверь этот надписанный чужой рукой конверт. Такое часто случалось в те дни.

Потом она посмотрела еще раз и поняла — ошибки тут быть не могло: разве можно не узнать этот своеобразный почерк, который она не видела уже четыре года, эти изящные, плавные линии, выведенные американской шариковой ручкой? Это была рука художника.

Момоко отправилась по указанному адресу и оказалась в квартале Шинагава, промышленном районе, где ей раньше почти никогда не доводилось бывать. Трамвай, на котором она приехала, уже скрылся из виду, а она все стояла на тротуаре, растерянно сжимая в руках записку. Момоко перешла через трамвайные рельсы и побрела вдоль пустыря в надежде как-то сориентироваться, но не могла опознать ни одной из обозначенных на карте примет.

Кончилось все тем, что она остановила какого-то прохожего и показала ему план. Тот махнул рукой в сторону относительно приличного предместья Шибуя. Вскоре Момоко действительно дошла до указанной на карте угловой лавчонки с сакурой у входа.

Большой деревянный дом стоял в самом конце улицы. Каким-то чудом пожары не коснулись ни его, ни большинства соседних зданий. Момоко вошла в незапертую входную дверь, огляделась но сторонам, приметила целую шеренгу домашних тапочек в передней и рассудила, что дом этот смахивает на гостиницу. Чувствуя некоторую неловкость, она познала: «Здесь есть кто-нибудь?» Из коморки вышла женщина. Момоко поклонилась и тихо задала вопрос. Ей указали наверх. На лестнице она столкнулась с девушкой в американских нейлоновых чулках и с ярко накрашенным ртом. Наверху старик и два мальчика играли во что-то, усевшись по-турецки прямо в коридоре. Они походили на фигуры с древнего фриза, а когда Момоко проходила мимо, мальчики подняли глаза и открыто уставились на нее. На втором этаже она остановилась перед одной из дверей и долго стояла неподвижно. Она боялась того, что увидит за этой дверью.

Момоко все не решалась постучать. Она мысленно собираю по частям утраченное лицо того, кто ушел четыре года назад, и готовилась встретить того, кто только что вернулся. Ей вспомнился круглолицый юноша с быстрыми, умными глазами и шутовской улыбкой, что постоянно переходила в озорную, почти злую ухмылку. Они познакомились всего за несколько месяцев до войны, но им казалось, будто весь происходивший вокруг ужас был не чем иным, как разыгранным для их вящего увеселения черным фарсом. То были последние веселые времена перед войной, и они вознамерились насладиться ими сполна. Он был молодым художником и делал зарисовки на каждом шагу, а она с первого взгляда влюбилась в его жизнерадостность. Он не расставался с блокнотом, у него скопились сотни рисунков — люди, места… Он называл это летописью времени. Стоя под дверью, Момоко прошептала его имя: «Йоши», и все ее тело будто обмякло при звуке милого родного имени. В один прекрасный день Йоши тоже пришлось стать солдатом.