– Еще большая чушь, – усмехнулся Лавров.

– Да ладно, полноте вам, батенька, не такая уж и чушь. Не лишено логики, между прочим. Главное же тут вот что: при неплохой доказательной базе этого вполне хватит, чтобы закрыть дело.

– Я никогда не встречался с Катериной Каранзиной.

– И не видели?

– Не видел.

– Ну да, в самом деле, брюнетки ведь не в вашем вкусе, – произнес Лямзин, в упор глядя на Лаврова, и по мелькнувшему в его глазах недоумению четко понял: допрашиваемый знает, что Каранзина была блондинкой, а значит, он видел ее. Живой или мертвой. – А ваша жена брюнетка?

– Какое это имеет отношение к делу? – взвился Никита.

– Значит, я угадал: блондинка. Так зачем вы все-таки приходили к Каранзиной?

– Я не буду отвечать.

– В самом деле? А зачем разыскивали Антона?

– И на этот вопрос не стану отвечать.

– Не обольщайтесь, и покруче вас отвечали. – Лямзин снисходительно улыбнулся. – Игра в несознанку – штука опасная. Степанов! Проводи задержанного в камеру. Есть у нас местечко потеплее?

– Найдем, – понимающе кивнул сержант.

– Вот и ладненько. До скорой встречи, гражданин Лавров.

Никита шел по гулкому коридору и не мог избавиться от ощущения, что видит сон. Не могло с ним, отличником по жизни и, как многие считали, везунчиком, такое произойти. Может быть, стоит только зажмуриться или как следует ущипнуть себя, и он проснется в своей кровати? А рядом будет, безмятежно раскинувшись или свернувшись калачиком, спать Эльза…

– Стой! – рявкнул сержант. – Заходи.

Никита получил ощутимый толчок в спину и полетел вперед так, что едва удержался на ногах.

– О, цыпа какой! – Сутулый кривоногий уголовник спрыгнул с нар и танцующей походкой пошел на Никиту. – Сразу видно – интеллигентик, не то, что мы. Тушка, ты кого больше любишь, мальчиков или девочек?

– А мне без разницы, – лениво откликнулся из другого угла камеры развалившийся на нарах крупный мужик.

– Первого, кто приблизится, удушу, – прошипел Никита.

– Ути-пути, какие мы смелые… – захихикал первый уголовник.

Из угла, где сидел второй, донеслось утробное хрюканье, Тушка поднялся во весь свой рост, и Никита подумал, что прозвище явно преуменьшало достоинства владельца. Это была не «тушка», а целая тушища, высотой с хороший шкаф, и вся громада сейчас надвигалась на него. Никита хотел отступить к стене, чтобы удобнее было защищаться, но в тот момент чья-то подсечка сбила его с ног. Что было дальше, он вспоминал с трудом. Уже позже в памяти смутно всплыли сыплющиеся на него со всех сторон удары, скрип открываемой тяжелой двери, крик, холодная вода в лицо…

На следующий день на допросе Лямзин старательно отводил в сторону глаза, задавая вопросы.

– Грязно играете, начальник, – усмехнулся Лавров разбитыми губами. – Решили из меня признание руками уголовников выбить?

– Думайте, как хотите, – буркнул Лямзин и, как показалось Никите, взглянул на него вполне по-человечески, даже с сочувствием.

«Не расслабляйся, – напомнил Лавров себе, – это вполне может быть игра. В хорошего следователя, например».

– Это недоразумение, – вдруг сказал Лямзин, – излишнее рвение подчиненных. Как вы себя чувствуете, голова не болит?

– Спасибо, вашими молитвами, – отвернулся Никита.

– Зря вы так, – помрачнел Лямзин, – я не предполагал, что все так обернется. И, между прочим, распорядился никого к вам не подсаживать.

– Вот спасибо! – саркастически усмехнулся Лавров. – Небось, испугались, что меня окончательно добьют?

Голова действительно разболелась, и Никита, схватившись за виски, слабо застонал.

– Ладно, все, – закрыл папку с делом Лямзин, – разговора у нас сегодня не получится, отправляйтесь в камеру, завтра продолжим. И еще: я бы на вашем месте не отказывался от еды.

– Будете на моем месте – продемонстрируете.

– Остряк, ну да. Не начнете есть, станем кормить силой!

Никита лег на жесткие нары и попытался расслабиться. Сказалась усталость, и сон навалился сразу – липкий, тягучий, обволакивающий удушливой пеленой. Какое-то время Лавров барахтался в сплошном мареве тьмы, потом мгла отступила, и стало легче дышать. Он вдруг очутился на Лосином острове, и одновременно появилось такое чувство, будто это не сон, а на самом деле Никита идет по тропинке в лесу.

С ветвей срывались холодные капли и падали на лицо, промозглая сырость залезала под воротник, вызывая озноб, и все-таки он чувствовал себя счастливым. Его охватило пьянящее чувство свободы и еще – волшебства, как бывало когда-то в детстве, когда казалось, стоит только взмахнуть руками, и полетишь, как птица. Никита понесся по тропинке, смеясь и сбивая прутиком капли с листьев, и совсем не заметил, как сгустилась чаща, деревья сплошной стеной обступили его.

Лес замер в страхе, затих, словно ожидая чего-то. Остановился и Никита. Огляделся по сторонам и вдруг с ужасом понял, что совершенно не знает, куда идти. Будто бы кто-то злобный начисто стер из памяти недавний путь.