– Ну же, ну же, приходите в себя… – похлопал он старушку по щекам и начал размахивать перед нею подобранной с пола тетрадью, как веером. – Сейчас «Скорую» вызовем, в больничку поедем. Все будет хорошо. Врачи у нас славные, знающие…

Женщина вдруг открыла глаза и слабо что-то прошептала, но он ни слова не понял.

– Слава богу, вы живы, – продолжал говорить Лавров. Хотя он и сам бы себе в этом не признался, но тишина пугала его. Казалось, стоит ему замолчать, и жизнь из старушки уйдет. – Не сильно ушиблись? Как себя чувствуете? Ничего не болит? Что мне сделать, может быть, принести воды или раскрыть окно? Попробуете встать?

– Там… – еле слышно прошелестела бабулька, показывая куда-то глазами.

– Что? – Никита склонился к самому ее рту.

– В коридоре на стене телефон написан… позвони доктору Краснову, он знает…

И больная опять потеряла сознание. Теперь носогубный треугольник ее посинел, лицо стало землисто-серым, а дыхание таким поверхностным и редким, что сначала Никите показалось, будто она и вовсе перестала дышать.

Лавров испуганно вскочил, метнулся на кухню и захлопал дверцами шкафчиков, разыскивая нашатырь. Из книг и фильмов он знал, что если смочить ватку и поднести ее к носу, резкий запах приведет человека в чувство. Так ничего и не найдя, он чертыхнулся и побежал звонить. Действительно, на обоях возле висящего на стене телефона простым карандашом было нацарапано несколько имен.

– Доктор Краснов или доктор Краснова? Не расслышал, как следует, – растерянно пробормотал Никита, читая список. – Арнольд Петрович… Тамарочка… Валентина Марковна… Агриппина… Слава… Кто же из них доктор? Тамарочку отсекаем сразу, странно было бы имя врача писать в уменьшительно-ласкательном варианте. Агриппина и Слава – как-то по-домашнему, на мой взгляд. Хотя всякое бывает. Из оставшихся выберу для начала Арнольда Петровича. Авось повезет.

Никита решительно набрал номер. Трубку, к счастью, взяли так быстро, будто бы стояли у аппарата и ждали звонка.

– Алло… – Голос был того приятного мягкого тембра, который обычно сразу вызывает доверие.

«Ценное качество для врачей», – подумал Никита, а вслух спросил:

– Доктор Краснов?

– Он самый, – весело отозвался мужчина. – Чем могу быть полезен, молодой человек?

«Интересно, кем он приходится пострадавшей? – подумал Никита. – А что, если ее сын? В старину за плохие вести гонцу голову отрубали, хорошо, что сейчас не те времена».

– Я в квартире вашей знакомой, ей плохо и нужна помощь. Она без сознания.

На том конце провода повисло напряженное молчание, такое, что Никита, казалось, физически почувствовал его. Потом доктор нервно спросил:

– Вы кто? Из чьей квартиры говорите?

– Не подумайте ничего плохого, – торопливо начал оправдываться Никита, – женщина сама меня попросила помочь довести домой. А едва мы вошли, потеряла сознание. Я пытался что-то сделать, но у меня ничего не вышло.

На лбу у Никиты выступили капельки пота – Лавров вдруг понял: случись сейчас что, он же еще окажется виноват. Даже если вины и не найдут, то все нервы наверняка истреплют.

– Женщина, пожилая, худенькая, невысокая, немного странная. Просила довести домой, по дороге читала стихи, – нервно перечислял Никита, с ужасом ожидая следующих вопросов. Но тут врач его перебил:

– Ах, стихи! Значит, вы у Лизаветы Саввичны сейчас…

– Может быть. Я не успел спросить, как ее зовут, – облегченно вздохнул Никита. – Но ей надо срочно помочь. Пытался отыскать нашатырь, а его, скорее всего, нет. Что еще сделать – не представляю.

– Так, так, так… – пробормотал Краснов, сразу подобрев. – Знаете что, голубчик, вы, пока я приду, расстегните ей пуговки на груди, чтобы легче было дышать. Трогать – не трогайте, пусть так и лежит на полу, только прикройте пледом, чтоб не простыла. Нашатырь она на кухне в первом шкафчике от двери держит, за банкой с солью. Посмотрите. И можно слегка похлопать по лицу, по щекам. Но не переусердствуйте, а то до синяков нахлопаете. Минут через пять-семь я постараюсь быть. Обязательно дождитесь меня, не оставляйте ее одну!

Лавров положил трубку с тяжелым сердцем. Бросить пожилого беспомощного человека он не мог и на то, что доктор появится очень быстро, не надеялся. Но ведь ему надо идти, время-то уходит!

Лизавета Саввична так и лежала без движения, пока он расстегивал ей пуговицы и разыскивал нашатырь. Там же в шкафчике, где указал доктор, нашлась и вата. От зловонных испарений, исходящих от тампона с нашатырем, женщина сразу зашевелилась, и кровь слегка прилила к ее щекам.

– Ничего, все будет хорошо, – присел рядом Никита и заговорил ласково, как с ребенком, – сейчас доктор придет, я ему уже позвонил. С минуты на минуту будет, а вы пока полежите здесь немного, вам двигаться нельзя.

Женщина согласно прикрыла глаза и попыталась улыбнуться, но вышло это вымученно и жалко. Странно сказать, но Никита неожиданно осознал, что очень переживает за старушку. И совершенно не имело значения, что еще вчера он ничего не знал о ней, ведь имелось нечто, объединяющее их – боль. Та душевная боль, что в тысячу раз хуже болезни тела, от которой стремятся избавиться любой ценой и от которой сходят с ума.

А ерничанье, лицедейство – лишь маска, тщательно скрывающая истину. Если бы Никита мог позволить себе, он и сам бы сейчас начал паясничать и кривляться, только бы не думать об Эльзе, не рисовать в своем воображении картины ее коварной измены. Как хорошо было бы сейчас забыть о той горечи, которая раковой опухолью разрасталась в его душе.