Филипп перевернулся на бок и посмотрел на спящую жену. Губы Анны-Марии были слегка приоткрыты, она дышала глубоко, но легко. В неясном розоватом свете утренней зари ее каштановые волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по подушке, отливали золотом. Неужели когда-то он мог думать о ней иначе, чем о прекраснейшей из женщин?

Она выглядела ранимой и беззащитной. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он набросил на нее покрывало, которое она откинула в пылу их любовных утех. Потом, скользнув под простыни, всем телом прижался к ней. Нежная кожа ее груди холодила ладонь, но спина была теплой и слегка влажной.

Эта ночь была такой, о которой мечтает каждый мужчина. Ему припомнились те безудержные вспышки ярости, которые в прошлом превращали их любовь почти в схватку. Теперь в одно мгновение она могла быть нежной, в следующее – ненасытной. Он отвечал на ее страсть и, к своему изумлению, почувствовал, что и его, казалось бы, истощенные чувства трепещут вновь.

До этой ночи он всегда какой-то частью разума контролировал и анализировал все происходящее, защищая себя от тех, кто мог бы им воспользоваться. Анна-Мария открыла дверцу этой внутренней темницы и стала такой же неотъемлемой частью его существа, как кровь, струящаяся в его жилах.

Теперь он понял, что прошлое сыграло с ним странную шутку. Их души, добела раскаленные огнем страсти и гнева, тогда болезненно били друг друга в наковальне несчастья и бед. Вспомнив, как отчаянно сопротивлялся он их полному примирению, Филипп улыбнулся. Все эти месяцы он без устали боролся за то, чтобы стать с ней единым целым, оставаясь при этом сам по себе. И вот теперь в ее объятиях черта, разделявшая их, наконец исчезла, но он ничего не потерял. Скорее приобрел.

В его сердце пришли мир и покой, и отчужденность, груз которой он хранил в себе, исчезла. Мир вновь стал полон надежд. Филипп уткнулся в затылок жены и прижался к ней еще теснее. Аромат ее кожи был таким нежным, в ее объятиях ему было так уютно!

Отрицать дальше нет никакого смысла. Он любит ее – пусть даже это дает ей власть, способную его уничтожить.

Солнце давно встало, и теперь уже Энни выступала в роли наблюдателя. Ей прежде никогда не доводилось разглядывать обнаженного мужчину, и она с удовольствием смотрела на мужа.

Она улыбнулась, чувствуя себя как никогда счастливой. Прошлой ночью что-то изменилось, хотя она не понимала что. Она знала лишь, что Филипп наконец перестал сопротивляться и сломал барьер, разделявший их. Теперь они были вместе.

Она с откровенным любопытством рассматривала его мускулистый торс, вольно раскинувшиеся руки и ноги. О небеса, как он прекрасен – совершенно сложенный, с мягкими черными волосами на груди, руках и ногах и вокруг той части тела, которая доставила ей столько удовольствия. Внутри у нее что-то ответно вздрогнуло, когда она увидела, что он, кажется, более чем готов проделать все вновь.

Наверное, пора его наконец разбудить. Она кашлянула, и его черные ресницы затрепетали.

Он улыбнулся и потянулся к ней погладить ее голую спину.

– Доброе утро.

Его нежное прикосновение пронзило каждый нерв в теле Энни. Она заговорила неестественно высоким задыхающимся голосом:

– Добрый день было бы точнее.

Она с удовольствием смотрела, как заиграли мускулы под его кожей, когда он медленно и нарочито неторопливо потянулся, чтобы покрасоваться перед ней. Ее взгляд спустился ниже и остановился, видя его возбуждение.

– Надеюсь, вы видели во сне меня.

Легкая усмешка приподняла уголок его рта.

– Конечно, и не только сейчас – я хочу сказать, я просыпаюсь так всякий раз…

Он внезапно замолчал, вздрогнув от прикосновения ее руки к предмету обсуждения. Лень как рукой сняло, и следующие пятнадцать минут на постели метался задыхающийся клубок, сплетенный из рук, ног и длинных каштановых волос.

Громкое бурчание в животе вызвало у Энни приступ смеха.

– Нет, нам все же стоит позавтракать. Мне кажется, что мы наработали приличный аппетит.

Филипп посмотрел на солнечный свет, пробивающийся сквозь шторы.

– Вы, наверное, хотите сказать, пора пообедать. – Он встал и потер плоский живот. – Я зверски голоден. – Не обращая внимания на то, что они оба раздеты, он подошел к двери в коридор, толчком распахнул ее и заорал: – Сюзанна! Принеси нам поесть! И побольше!

Смеясь, Энни поспешно натянула простыню.

– Филипп!

Поглощенный какой-то внезапной мыслью, он повернулся и направился через комнату обратно, но, дойдя до постели, не остановился, а прошел мимо, бормоча:

– Куда, черт возьми, этот проклятый Жак запихнул мой халат?