Над пассажирскими сидениями взвился «лес рук», которому бы позавидовал любой школьный учитель. Улыбаясь как новоявленный чемпион, Карен оглянулся на водителя.

— Мнение большинства, значит, — произнес Стефан с небрежностью в голосе, — значит вы думаете, что я склонюсь перед мнением большинства? Должен вас разочаровать. Большинство большинством, а руль-то у меня. Автобус-то мой, если кто забыл… И я решаю, куда он едет. Рисковать или не рисковать. Что до тебя, недоволшебник хренов… мне твой монолог — как жужжание мухи. Не знаю, как ты, и другие… а моя жизнь от проклятья особо не изменилась. Как гонял я автобус по кругу, так и продолжил гонять. Разве что рабочий день увеличился.

А потерял я не так уж много: дешевое пиво после смены, телик с тупыми передачами, и жену, которая каждый вечер пилит из-за нехватки денег. Из-за того, что она, толстая и неряшливая, не может выглядеть как бабы с обложки. И детей — конечно, этих двух великовозрастных младенцев. Которые учиться не хотят, работать не хотят, а все им игрушки подавай. И с каждым годом — все больше и дороже. Так, что на мнение большинства мне… насрать. За рулем здесь я и куда ехать…

— Твой автобус, значит, — перебил водителя визгливый женский, — да он на наши налоги куплен!

— Ты за рулем? — вторил ему другой голос, мужской, — слазь, давай я поведу. Я двадцать лет за баранкой сидел.

А третий пассажир, немолодой, но рослый, широкоплечий и с выправкой кадрового военного, разговорами не ограничился. Он поднялся со своего сидения и медленно, но с неумолимостью бронемашины, двинулся к кабине водителя.

— Твой автобус, видите ли, — хрипел он похожим на рыканье дикого зверя голосом, — насрать, видите ли, на мнение большинства. Да я за таких как ты десять лет лямку тянул. Да я раз семь смерти в глаза смотрел. Да я в варварском плену был… в яме, где воды по колено. Да такие как ты мне унитазы мыли…

— Ладно, ладно, — замахал руками Стефан, награждая Карена полным ненависти взглядом, — показывай, куда сворачивать, Тьма тебя подери.

— Еще пару кварталов проедем — и направо, — ничуть не смутившись, и даже ободренный своей маленькой победой, пояснил Терусян.

Два квартала прошли влет. Затем, снизив до минимума скорость, автобус начал поворачиваться. Медленно и неохотно — так осужденный на смерть преступник идет к месту исполнения приговора.

Настроение Стефана, Карена и основной части пассажиров в момент поворота было ненамного лучше. В салоне повисла просто-таки мертвая тишина и напряжение — такое сильное, что, казалось, его можно пощупать.

Скрип колес от трения об асфальт.

Дрожащая рука водителя, судорожно хватающаяся за руль.

Вид за окнами, резко смещающийся, становящийся менее освещенным и с гораздо меньшим количеством машин.

Ничего особенного. Автобус съехал с одной из центральных улиц на другую, не центральную, потемнее и поуже, и, как ни в чем не бывало, продолжил путь.

И тут словно прорвало. Пассажиры, мгновение назад, боявшиеся вздохнуть, больше не боялись. Кто-то аплодировал, кто-то свистел, кто-то истерически смеялся и визжал, а один даже песню затянул. Кажется, это был тот человек-бронемашина, которому мыли унитазы такие как Стефан.

* * *

Влад Метумор успел даже уснуть, когда его покой был снова нарушен — громким, хамским, назойливым «пибиканьем», совершенно не вязавшимся с репутацией этого тихого района. Студент поднялся с кровати, соображая, что лучше: вызвать полицию или применить какое-нибудь боевое заклинание. Когда же он прислушался, то понял: не простой это был шум. И не пьяная дурь. «Пибики» шли в строгой последовательности: три коротких — три длинных. Знакомый чуть ли не каждому ребенку сигнал.

Влад подошел к окну, выглянул — и обомлел. У самого подъезда стоял старенький, но еще добротный, автобус, полный, к тому же, пассажиров. Бедняга Метумор протер глаза, но автобус и не думал куда-то исчезать. Стоял и продолжал издавать свои отвратительные звуки: три коротких — три длинных.

Ожил и разродился пиликаньем стандартной мелодии мобильник. Но Влад уже понял, чей это звонок и по какому поводу.

— Хватит! Тихо! — крикнул он в трубку, — весь дом перебудите. Я сейчас спущусь.

Наспех одевшись, Метумор выскочил из подъезда и подошел к автобусу. Дверцы с надписью «вход» и проломом в стекле открылись ему навстречу. На ступеньках входа стоял его одногруппник — Карен Терусян, собственной персоной.

— Здорово, Влад, — поприветствовал он и хотел протянуть руку, но вовремя и резко отдернул, — извини, проклятье.

— Какое проклятье? — спросил Метумор, разглядывая автобус, — я так и не понял.

— Смотри, — Карен сделал кивок головой в сторону салона, — этот автобус прокляла одна зловредная старуха. Теперь ему суждено, не переставая, ездить. И всем пассажирам, которые внутри оказались. Зайти внутрь можно, а выйти нельзя. Двери просто не откроются.

— Но сейчас они открыты, — возразил Влад.

— Так-то оно так, — проговорил Терусян, — но они тебе открылись. Чтоб тебя пустить. А если я выскочить попробую… смотри, че с моим туфлем стало.