Клонария, хоть и с ворчанием, снабдила всех узелками, пахнущими сыром, лепешками и жареной рыбой, но Эдика окружили куда большей заботой и вниманием – ласковая Наннион напихала ему в седельные сумки и сушеных фиников, и изюму, и копченого сала. И фляжку мульсума, вкусной смеси вина и меда, сунуть не забыла. А при расставании кричала тонким голоском: «Гелиайне! Гелиайне!» Сонный Эдик отделался крепким поцелуем и попрощался с нежданной любовью…

И вот, накормленные застоявшиеся кони бодро поскакали к Гиерополю, славному своим храмом, посвященным Астарте. Оттуда до Евфрата рукой подать.

Дорога поднималась в горы, пересекая леса, кои к будущим векам вырубят подчистую, оставив потомкам сухие пыльные склоны, кое-где поросшие колючим кустарником. А пока вокруг шумели пробковые дубы с прямыми стройными стволами, так непохожие на кряжистых северных сородичей. Простирались рощи смоковниц с клубящимися, как зеленые облака, пышными кронами; высились ряды каштанов и орехов в обхват, а ближе к Оронту попадались исполинские платаны и кипарисы по шестидесяти локтей высоты. Светлые и чистые, продуваемые ветрами гор, шумели леса из великанш-сосен и титанов-кедров.

Гиерополь и сам начинался на опушке рощи громадных пихт – стандартный город, выросший на границе Европы и Азии, переживший владычество персов и эллинов, а ныне доставшийся римлянам.

Храм Астарты-Ашторет Всеуносящей, Властительницы Ночей находился рядом с городом, окруженный двойными стенами с кубическими башнями.

Фаллосы из черного гранита по сотне локтей высотой охраняли вход в храм, откуда тянуло аравийскими благовониями.

Тяжелые ворота в стенах стояли распахнутыми, десятки людей в римских туниках, в эллинских хитонах, в сирийских халатах входили и выходили, получая любовные утехи во всех видах. Напряженную половую жизнь вели храмовые проститутки, отдававшиеся любому во славу Астарты. Эти жрицы любви рано старились, цепляя и раздавая Венерины хвори и болячки.

Ударно трудились томные мальчики-аколиты, их бледные лица с подкрашенными глазами и губами пугали, вызывая в памяти страшилки про упырей и вурдалаков. А по двору храма, уворачиваясь от бродящих пятнистых быков, разгуливали архигаллы – фанатики, сами себя оскопившие в честь божества. Изредка они пускались в пляс, кружась волчками и запевая протяжные гимны.

– Правильно сделали, что отчикали себе лишнее, – заявил Эдик. – Теперь, по крайней мере, им ничто не мешает танцевать!

– Согласен с вами, коллега, – поддержал его Искандер, – надо изымать порченые гены из оборота поколений. Никаких шансов!

Они говорили по-русски. Ханьцев очень заинтересовал непонятный язык. Гефестай туманно объяснил троице философов, что это – наречие далеких северных варваров, с которыми «артисты цирка» имеют родство.

– Ладно, варвары, – сказал Лобанов, осматриваясь. – Где ночевать будем?

– А что ты предлагаешь, босс? – вяло поинтересовался Эдик.

– В город соваться неохота, я бы лучше на природе остановился. Вон там хотя бы, на опушке.

– Согласен… – зевнул Чанба.

– Дежурить будем по очереди, – хладнокровно продолжил Сергий. – Ты – первый.

Лицо Эдика вытянулось и перекосилось.

– Имей совесть, босс! – взвыл он. – Пролетарий спать хочет!

– Ночью надо было спать, – парировал Лобанов, – а не девчонкам головы дурить.

– Какие девчонки?! Одна Наннион только!

– Ну, хоть признался, – хмыкнул Гефестай. – Ладно, Сережка, давай я вместо него – все равно ведь заснет на посту! Плавали – знаем…

– Ладно, уговорили.

Пристроив лошадей на поляне, преторианцы разожгли костер и улеглись, замотавшись в кошмы, а вместо мягких подушек используя седла. Философы устроились поближе к огню.

В этот вечер не было слышно обычных споров в отстаивании позиций Будды, Лао-Цзы и Кун Цю. За целый день езды умаялись даже такие суровые личности, как Сергий и Лю Ху. Так что команду «отбой» давать не пришлось – горизонтальное положение приняли все, кроме дежурного Гефестая, бродившего неприкаянной вертикалью вокруг, успокаивавшего коней, подкидывавшего сухостоя в костер.

Далеко за полночь его сменил Лобанов. Умывшись из фляжки, Сергий почти проснулся, и тут, словно продолжение сна, из-за деревьев вышли высокие воины в позолоченных доспехах – храмовая стража.

– Чего надо? – спросил их Сергий без особой приязни.

Храмовники молча оглядели спящих, словно пересчитывая, поклонились и бесшумно покинули поляну.

А рано утром философы и преторианцы продолжили свой путь, выбравшись на гладкую Царскую дорогу, проторенную века назад до самого Ктесифона.