– Учитесь, – сказал Эдик. – Умеет человек жить!

– Ага, – хмыкнул Гефестай, – не получилось шахиншаху задницу полизать, пристраивается лобзать афедрон Сына Неба… Может, хоть от нас отстанет?

– Жди! – фыркнул Чанба.

– Ладно, – подвел черту Лобанов, – отбой. Завтра рано вставать…

В снятой на ночь комнате кровать как таковая отсутствовала – ханьцы не отличали мебель, на которой сидят, от той, на которой лежат. Половину комнаты занимала огромная платформа-лежанка из бамбука. На ней были расставлены маленькие низенькие столики – рядом с расстеленными одеялами и кучей подушечек. Тут же помещались подставки для ног, опоры для спин, резные подголовники. Хочешь – спи, хочешь – медитируй.

– Прошу запомнить драгоценных спутников, – сказал Го Шу, – что сидеть на лежанке, вытянув ноги, считается крайне неприличным. Необходимо опускаться на колени…

– Да я так все отсижу! – возмутился Эдик.

– Потерпишь, – буркнул Искандер.

Благовоспитанных философов смущало присутствие Тзаны, и Сергий уложил девушку с краю, рядом с собой. Благо места хватило всем.

Ночью им никто не мешал спать, разве что разнородное скопище верблюдов, волов, лошадей и прочего тягла устраивало изредка концерты. Впрочем, усталость от долгого пути убаюкивала лучше всякой колыбельной или снотворного.

Дозорных было решено не выставлять – все равно без шума не вломишься, а мечи всегда под рукой… Или под подушкой.

Проблемы начались с утра.

Встали рано, наскоро позавтракали рисовыми булочками, но спускаться во двор поостереглись – там готовились к отъезду Дэн Чжан и его новый друг, Ород Косой, он же Цзепе Сичун Зампо.

Могущественный сановник пересаживался в огромную квадратную карету, влекомую шестеркой лошадей. Этот домик катился всего на одной оси, зато ободья колес поднимались в человеческий рост.

Карета Чжана медленно выехала на улицу, где ее обступил почетный эскорт, а следом двинулся экипаж лже-гьялпо – и кузов поскромней, и колеса поменьше, и сопровождающие попроще.

Неожиданно Ород выглянул в верхнее окошко кареты и приветливо помахал рукою преторианцам.

Эдик моментально погрозил парфянину кулаком.

– Вот наглец! – восхитился Искандер.

– Об одном жалею, – проворчал Гефестай, – что не поспел я, не прикончил косоглазого…

– Что-то мне подсказывает, – усмехнулся Лобанов, – что случай тебе еще представится. Едем!

«Великолепная восьмерка» протолкалась по главной улице между надменными верблюдами и зловредными мулами, лягавшими всех, кто приближался к ним сзади. Пришлось поработать плетьми, отгоняя брыкающихся полукровок. И вот она, околица. И широкий путь, где переплелись колеи, а песок перемолот копытами в пыль.

Справа горы, слева Чанчэн. Господи, подумал Сергий, когда же, наконец, кончится эта бесконечная дорога? Третий месяц стелятся перед ними бесконечные дали Азии, и нет им края, и не виден предел. Лю Ху понял его.

– Удивляюсь я вам, римляне, – сказал конфуцианец, погоняя коня. – Вечно вы спешите. Дальний путь для вас – как пробел между жизнью бывшей и будущей. Между тем, жизнь не кончается с началом дороги и не начинается по приезде. Она непрерывна с рождения и до смерти, зачем же откладывать бытие на потом?

– Эх, Лёха, – вздохнул Сергий. – Ты прав, как никогда, но натуру не переделать. Твоя жизнь, твои стремления направлены вовнутрь, в себя. Даже в тюрьме ты не прекратишь познавать новое, ибо твой мир – в тебе, в твоей голове, в твоем сердце. Как там Гоша говорил? Мудрецу не следует покидать свой дом и даже не стоит выглядывать во двор – у него и так всё есть, все свое он носит с собой и не потеряет нисколько, даже если останется гол.

А мы, Лёха, иные. Наш мир – вовне. Европа, Азия, Ливия, океаны – вот откуда мы берем новое. Мы жили в Риме и там находили предназначение. А ныне следуем в Лоян, чтобы там исполнить свой долг. И что нам делать в дороге? Отбиваться от преследователей? Но это всего лишь помехи, досадные задержки, удлиняющие и без того долгий путь. Хотя, спору нет, я увидел много нового…

Эдик, все это время прислушивавшийся к разговору, вставил глубокомысленное замечание:

– Как говорил мой дед Могамчери: «Новая еда – на день, новая одежда – на год, новые впечатления – на всю жизнь».

На следующий день в путь двинулись с утра, по холодку. Впрочем, период прохлады длился недолго – встало солнце, и воздух тут же начал прогреваться. А когда светило поднялось выше гор, показался Цзиньчен – «Золотой город». [42] Он занимал южный берег Хуанхэ, с юга упираясь в крутые горные склоны.

Великая Хуанхэ в этом месте еще не оправдывала имени «Желтая» – ее воды отливали голубизной. Пожелтеет она дальше к востоку, пересекая равнину. Цзиньчен располагался в конце Хэсийского коридора, далее дороги разбегались, уводя на север, восток и юг. «Золотой город» стоял на самом краю ханьского «Дикого Запада», где почва была скудна, а пустыня отбирала всю воду.