— Останови здесь, — сказал Марий и встал с трона, чтобы посмотреть, как выходят на Форум его люди.

Вышколенные легионеры аккуратными шеренгами, ряд за рядом, заполнили всю площадь с дальнего края до здания сената. Ни один человеческий голос не мог бы дать команду так, чтобы все услышали, поэтому прозвучал условный сигнал рога. С оглушительным стуком сандалий они вытянулись по стойке смирно. Марий гордо улыбнулся и сжал плечо Гая.

— Запомни это! Вот ради чего мы сражаемся в тысяче миль от дома!

— Я никогда не забуду сегодняшний день, — честно ответил Гай, и Марий стиснул его плечо крепче обычного.

Потом Марий сошел с повозки и приблизился к белому быку, которого удерживали четверо солдат. Рядом фыркал и теребил свои путы огромный кабан с черной щетиной.

Марий принял тонкую свечу и зажег благовоние в золотой чаше. Легионеры склонили головы; он вышел вперед с кинжалом в руках и, тихо что-то сказав, перерезал горло обоим животным.

— Проводите нас сквозь войны и беды в безопасный дом, в наш город! — сказал Марий и вытер лезвие о шкуру быка, который упал на колени.

Вставив кинжал в ножны, консул обнял за плечо Гая, и они вместе поднялись по широким белым ступеням сената.

Сенат, средоточие власти над всем миром. Колонны, которые не обхватили бы и трое рослых мужчин, поддерживали покатую крышу, на ней тоже стояли статуи. Лестница заканчивалась бронзовыми дверями, по сравнению с которыми даже Марий казался карликом. Эти двери из сцепленных друг с другом панелей, казалось, предназначались для защиты от вражеских армий. Однако когда Марий с Гаем взошли по ступеням, двери тихо открылись изнутри. Гай с трудом сдержал благоговейный вздох. Марий кивнул:

— Пошли, парень! Встретимся с нашим правительством. Сенат долго ждать не любит.

Марк ехал к морю вместе с Рением и удивлялся, отчего тот так напряжен. Они скакали уже с самого рассвета, не обменявшись ни словом. Марк проголодался и очень хотел пить, но не хотел в этом признаваться. Еще в полдень он решил: если Рению вздумалось достичь порта без остановок, он первым не сдастся.

Наконец, когда в свежем деревенском воздухе послышался кислый запах дохлой рыбы и водорослей, Рений подтянул поводья, и Марк с удивлением заметил, что тот побледнел.

— Мне в сторону, повидаюсь с одним приятелем. А ты езжай дальше, в порт, найди себе комнату. Там есть постоялый двор…

— Я с тобой, — коротко прервал его Марк.

Рений сжал челюсти, пробормотал: «Как пожелаешь!» — и свернул с большой дороги на проселочную.

Марк не отставал. Тропа несколько миль вилась через лес. Марк не спрашивал, куда они едут, только держал меч наготове на случай, если в листве прячутся разбойники. Правда, подумал он, меч против стрел не очень-то поможет.

Когда едва заметное солнце опустилось к самому горизонту, они добрались до маленького селения. Там было не больше двух десятков небольших, но ухоженных домов с курами в загончиках и козами на привязи. Увидев это, Марк решил, что здесь вполне безопасно. Рений спешился.

— Войдешь? — спросил он, подходя к двери.

Марк кивнул и начал привязывать лошадей к столбу. К тому времени, как он закончил, Рений уже был внутри. Марк нахмурился и вошел следом, держа руку на кинжале. Внутри было довольно темно, но при скудном свете свечи и полузатухшего очага Марк увидел, что Рений обнимает здоровой рукой древнего старика.

— Это мой брат, Прим. Прим, вот мальчик, о котором я рассказывал. Он едет со мной в Грецию.

Хотя старику было не меньше восьмидесяти, рукопожатие у него оказалось крепкое.

— Брат писал мне о твоих успехах и о втором ученике, Гае. Он всех терпеть не может, но вас, по-моему, меньше, чем остальных.

Марк что-то невнятно пробормотал в ответ.

— Садись, мальчик! Нас ждет долгая ночь.

Он подошел к очагу и вложил в груду пылающих поленьев длинную металлическую кочергу.

— Что происходит? — спросил Марк.

Рений вздохнул.

— Мой брат — бывший хирург. Сейчас он отнимет мне руку.

Когда Марк наконец понял, что при нем произойдет, его охватил болезненный страх, а лицо покраснело от стыда. Он надеялся, что Рений не станет рассказывать брату, как получил эту рану. Чтобы скрыть смущение, он быстро сказал:

— Это могли сделать Луций или Кабера!

Рений поднял руку, заставив его замолчать.

— Это могли сделать многие, но Прим был — и остается — лучшим.