Шрифт:
— Стихи же, помнится, писывал ты и на бивуаках и в эскадронных конюшнях.
— Стихи что! Стихи единым волнением чувства во мне рождались. Воспламенился — и брызнуло из тебя! А взялся за прозу… Тут, брат, первей всего надлежит кипение чувств рассудком хладным измерять. А ежели тебя со всех сторон и бьют, и колят, и щиплют, — где уж хладному рассудку быть!
Старый камердинер, неслышно ступая по ковру, подал шампанское. В камине вспыхнули и весело затрещали дрова, приятно пахнуло березовым дымком. Братья сняли мундиры, раскурили трубки. Беседа завязалась долгая, распашная. Денис, горячась, говорил о всем, что наболело, об издевательствах над ним, о подлости высшего начальства, о гнусных происках царя. Базиль слушал спокойно, не удивлялся.
— Твое возмущение, Денис, законно, понятно, — заметил он, — но чего же ты хочешь?
— Справедливости — вот чего! Я не чужой, а свой лоб под пули подставлял.
— Подожди, подожди, давай сначала о справедливости, — перебил Базиль. — От кого ты ее ожидаешь? От человека, коему не только твое партизанство, а вообще все русское не нравится– … Тебе разве не известно, что его величество изволит открыто утверждать, будто каждый русский или плут, или дурак? А во время смотра наших войск во Франции, когда Веллингтон похвалил устройство русской армии и боевые качества солдат, Александр Павлович заявил, что всем этим он обязан иностранцам.
— Знаю, знаю, — нахмурив брови, отозвался Денис Васильевич. — Тошно вспоминать, ей-богу!
— Но ты послушай дальше, — продолжал Базиль, расхаживая по кабинету и начиная приметно волноваться. — При возвращении в Россию, на марше, я стал свидетелем такого случая… Впереди нашей дивизии шел пехотный полк, где командиром, по всей вероятности, был какой-нибудь араксевский любимчик, ибо, как у таких господ водится, за полком следовало несколько телег с розгами. И вдруг откуда ни возьмись галопирует навстречу сам государь с кавалькадой вельможных иностранцев. Оглядел розги, побагровел от гнева, подскакал к командиру полка и, указывая глазами на телеги, крикнул: «Это безобразие, сударь!» Командир, полагая, что государь против телесных наказаний, тотчас же отдает распоряжение уничтожить розги, но… тут-то фокус и раскрылся! Александр Павлович недовольно передернул плечиком, бросил взгляд на стоявших поодаль иностранцев, затем обратился к командиру и с явной досадой на лице пояснил: «Вы не так меня поняли! Прикажите чем-нибудь прикрыть телеги, чтоб не было видно розог». Представляешь, каков гусь! — с пылающим лицом, не сдержав негодования, воскликнул Базиль. — Иностранцев, словно барышня, стыдится, а народ, коим правит, считает за скот. Народ, явивший себя перед всем миром в героическом ореоле, обречен пребывать в невежестве и рабстве… А ты справедливости какой-то от царя ожидаешь!
— Да ты не так меня понял, — вздохнул Денис Васильевич. — Я к слову сказал… А на государя какая же надежда? Я уже давно ничего хорошего от него не ожидаю…
— Все в нем ошиблись… Я недавно Михайлу Орлова встретил… Ты, кажется, знаком с ним?
— Как же! Мы под Дрезденом вместе с Михайлой гарцевали. Он тогда тоже отдельным кавалерийским отрядом командовал… Славный малый!
— Так вот Орлов, хотя и сделан флигель-адъютантом и обласкан государем, а говорит, что более фальшивого человека никогда не видел. А еще, — понизил голос Базиль, — сказывал Михайла Федорович, будто для борьбы с тиранством и рабством создается у нас некий «Орден русских рыцарей» [4] .
4
В 1816 году М. Ф. Орлов и М. А. Дмитриев-Мамонов задумали создать тайное политическое общество под названием «Орден русских рыцарей». В том же году была издана на французском языке в количестве 25 экземпляров брошюра «Краткие наставления русскому рыцарю», написанная Дмитриевым-Мамоновым, однако, будучи лишена четкой политической направленности, эта брошюра в развитии революционных идей большой роли не играла.
Д. Давыдову эта брошюра была известна.
Денис Васильевич, слышавший не раз, как в офицерских кружках открыто осуждали царя и правительство, сразу сообразил, что дело идет, очевидно, о каком-то тайном заговорщицком обществе, вроде того, что было затеяно двадцать лет назад братом Александром Михайловичем Каховским, и счел нужным Базиля предупредить:
— Ты смотри, Василий… Этим не шутят!
— Сам понимаю, не маленький, — тихо и задумчиво произнес Базиль. — Я пока про этот орден толком ничего не знаю, может быть, у них и не выйдет ничего, а все же отрадно мыслить, что дух гражданственности проникает ныне всюду… И знаешь, что я тебе скажу, — неожиданно веселея, тряхнул он кудрявой головой, — твои басни тоже не мало тому способствуют… В нашей дивизии каждому прапорщику известно, как «однажды Ноги очень гневно разговорились с Головой»..
Денис Васильевич сделал недовольный жест, но Базиль обнял его и с воодушевлением продекламировал:
«А прихоти твои нельзя нам исполнять;Да, между нами ведь признаться,Коль ты имеешь право управлять,Так мы имеем право спотыкатьсяИ можем иногда, споткнувшись — как же быть, —Твое Величество об камень расшибить».— Написано у меня было не «Величество», а «Могущество», — поправил Денис Васильевич и, внутренне весьма польщенный популярностью собственного произведения, с притворным недовольством добавил: — Хотя бы переписывали как следует, черти… Без того до сей поры за эти басни отчесываюсь…
В доме Раевских на Александровской улице на самом деле царило веселье, какое обычно бывает там, где собирается много молодежи и где есть музыка. Денис Васильевич, уединившись в кабинете с Николаем Николаевичем, не успел еще наговориться с ним, как вбежала черноволосая, стройная и легонькая Елена Раевская, вторая дочка генерала, только что начавшая появляться в обществе, и прервала беседу:
— Простите, папенька!.. Нам очень нужен Денис Васильевич… — И, обратившись к нему, с детской непосредственностью, торопливо и сбивчиво продолжила: — У нас заказана мазурка, а мы знаем, что вы хорошо танцуете, а Лиза без кавалера… и мы очень вас просим… Пожалуйста!
— Позвольте, а какая же это Лиза? — смеясь, спросил Денис Васильевич.
— Лиза Злотницкая! Ну, просто Лиза… подруга наша…
Николай Николаевич ласково поглядел на зарумянившуюся от волнения дочку и пояснил:
— Генерала Антона Казимировича, что дивизионным в моем корпусе, младшая дочь… Хочешь, не хочешь, а придется тебе, видно, девиц уважить. Ты ведь и впрямь, помнится, мазурку лихо отплясывал… Ступай, делать нечего! Я позднее тоже приду посмотреть.
В танцевальном зале, устроенном из двух смежных разгороженных комнат и ярко освещенном десятками свечей, появление Дениса Васильевича, сопровождаемого Еленой, было встречено дружными рукоплесканиями. Общество состояло преимущественно из молодых офицеров и целого роя девушек самых разнообразных возрастов, — видеть в своей среде знаменитого партизана и поэта всем было лестно.