Федулов ей понравился сразу, был он плечистым, коренастым, выглядел очень крепким и сильным, с прекрасной мускулатурой и красивым торсом, обтянутым тонкой шерстяной водолазкой. Даже бритая голова не делала его похожим на банального бандюка, напротив, придавала мужественности и брутальности, а глаза, правда, небольшие, чтобы не сказать маленькие, отнюдь не портили грубо вылепленное лицо. Зато улыбка у Федулова оказалась на редкость приятной, и вообще он не выказывал Насте ни малейшего недоверия, не демонстрировал сомнений в ее способностях, напротив, не скрывал надежды на то, что еще одна голова может принести большую пользу, а еще один глаз, бог даст, заметит что-нибудь интересное и важное. Кроме того, он расположил Настю к себе еще и тем, что сразу сказал:

— У меня к этому делу личный интерес, даже двойной. Во-первых, я хорошо знал убитую Павлову, мне посчастливилось несколько раз работать с Аидой Борисовной, и я многому у нее научился, за что ей бесконечно благодарен. Во-вторых, у меня мама, которой шестьдесят девять лет и которая периодически посещает усадьбу. Я не могу спать спокойно, пока знаю, что по улицам нашего города ходит опасный сумасшедший убийца. Так что в поисках маньяка можете на меня рассчитывать, если что надо — я сделаю, информацию собрать, съездить куда-нибудь, установочку сделать. Дело, правда, приостановлено, но со следователем я всегда договорюсь, так что любой запрос, бумага из суда или еще что — всё сделаем в лучшем виде.

А вот другой оперативник, Илья Вторушин, отчего-то вызвал у Насти неприязнь. Тучный, краснолицый, с большими выпуклыми глазами, бледно-голубыми и какими-то водянистыми, он напоминал ей жабу, а то обстоятельство, что одет он был не в джинсы и водолазку, как Федулов, а в костюм с рубашкой, галстуком и запонками, только усиливало впечатление, словно Вторушин пытался замаскировать свое уродство демонстративно официальной одеждой, вместо того чтобы смириться с собственной непривлекательной внешностью и перестать ее прятать. Правда, Настя не смогла не отметить хорошие густые волосы и красивой формы руки с длинными пальцами и ухоженными ногтями, но и это легло в ее восприятие как лыко в строку: жаба с красивыми руками — это такое же уродство, такое же издевательство над гармонией, как какофония, исполняемая на скрипке Страдивари.

У Вторушина была собственная точка зрения на убийства, противоположная точке зрения Федулова, но зато полностью совпадающая с позицией руководства, о чем майор Федулов не преминул сообщить Насте, даже не пытаясь скрыть презрительную усмешку.

— Капитан у нас еще молодой, — сказал он, пододвигая к Насте пепельницу, — и в силу молодости весьма озабочен карьерным ростом, а посему не смеет иметь мнение, отличное от начальственного. Да, Илюха? Ты на чье место метишь, признавайся? На мое? Или сразу берем выше и замахиваемся на начальника отдела? Ты гляди, не перестарайся, а то с твоим рвением угодить руководству у нас раскрываемость вообще до нуля упадет.

Вторушин же был невозмутим и подчеркнуто вежлив, всеми силами демонстрируя, что не забывает и о Настином звании, которое она носила до недавнего времени, и о ее немалой выслуге.

— Анастасия Павловна, я никогда не скрывал, что считаю версию о маньяке бесперспективной, — спокойно ответил он. — И руководство со мной согласно. Другое дело, что отработка моей версии может обернуться определенными неприятностями для всех нас. Но я все равно продолжаю на ней настаивать.

— Почему? — спросила Настя. — Ведь и вы, и майор Федулов, и следователь располагаете одной и той же информацией, так почему же так вышло, что вы делаете из нее совершенно разные выводы? Или вам известно что-то еще, что вы не рассказали?

— Мне известно все то же, что и другим. Просто я так чувствую.

— О, — встрепенулся Федулов, — слышали? Он так чувствует. У него чутье. У нас у всех тут чутья нет, мы вообще с улицы пришли и в сыскном деле не петрим, а он у нас Шерлок Холмс вперемешку со Штирлицем.

— Погодите, — остановила его Настя, — у меня вопрос. Оба убийства схожи во всех деталях?

— Абсолютно, — кивнул Дмитрий. — Никаких сомнений, что это дело рук одного и того же человека.

— Тогда как можно полагать, что второе убийство было имитацией почерка по первому эпизоду? Нужно, чтобы нашелся человек, который знает все детали первого убийства и может их в точности воспроизвести. Откуда он знает эти детали? У вас что, принято информировать общественность в подробностях? То есть вы нарушаете общепринятую практику? Или ему рассказал кто-то из сотрудников милиции?

Вопрос был не праздным. Давно известно, что, как только появляется преступник, совершающий одинаковые по почерку преступления, и об этом становится известно населению, немедленно появляются и подражатели, и те, кто приходит с повинной и берет на себя ответственность за преступления, которых не совершал. Во избежание таких подражателей и мнимых преступников детали совершения преступлений обычно не разглашаются. Как же тому человеку, который убил Аиду Борисовну Павлову, стали известны детали убийства Галины Ильиничны Корягиной?

— Ничего мы не нарушали, — буркнул Федулов, — после убийства Корягиной в средства массовой информации просочились только сведения о ее возрасте и о том, что она была активным членом «Золотого века». Ни про зеркало, ни про серьгу не говорилось ни слова. Про это написали только после второго убийства. Кстати, вы читали статью?

— Читала, — вздохнула Настя. — Очень интересно, очень страшно, но совершенно неправдоподобно.

— Почему вы так считаете? — горячо возразил Дмитрий. — Я, например, думаю, что это вполне вероятно. Знаете, сколько времени я провел в этом клубе, пытаясь вычислить потомка рода Румянцевых? Мне кажется, я уже про всех все знаю вплоть до кличек их домашних животных.