Уже день, — он взглянул на небо. — Около двенадцати часов… Где я?

И где Смоук?

И где охотники Лин-Куэй? Гончая, Сектор, Сайрэкс…

Он вскочил на ноги, оценивая возможное поле битвы.

Совершенно не узнавал места. Не город Смерти, но и не Лин-Куэй. Широкое шоссе, простирающееся меж двух линий горизонта, песок, степная растительность. Тоскливый пейзаж.

Смоук обнаружился в паре метрах от самого Саб-Зиро. Он лежал лицом вниз, скорчившись, подобно зародышу.

В некоторой тревоге Саб-Зиро нагнулся к другу, пощупал пульс на шее. Живой, успокоено отметил он. Тоже спит…

— С добрым утром, — он охладил руки на несколько градусов. Достаточно, чтобы Смоук описал кульбит, и чуть не врезал Саб-Зиро в переносицу.

— Гончая? Сектор…? Ледышка, что…

— Понятия не имею, — пожал плечами Саб-Зиро. — Последнее, что я помню в месте Смерти — это Гончую с телевизором.

— И взрыв, — добавил Смоук, стряхивая налипший песок с окровавленной одежды. Он хотел уже бежать — невесомо, как всегда. И вдруг оступился. — Ч-черт… Нога…

Он присел на череповидный камень, снял драный сапог. Вместе с Саб-Зиро осмотрел нанесенную Гончей рану.

— Чертов тесак, — высказался Смоук.

— Кость не повреждена, но прихрамывать будешь несколько дней, — подытожил Саб-Зиро. — Я наложу ледяные "бинты", немного больно, но защитит от сепсиса.

Опыт жуткой темницы пригождается, подумал он.

Смоук вздрогнул от прикосновения мороза к открытому порезу. Удивительно: "бинт" не таял.

— Ловко, — хмыкнул он.

— Идти сумеешь? — Саб-Зиро с неприязнью к солнцу прикрыл лоб "козырьком". Все-таки лед — отнюдь не вечная структура. Особенно в июльской степи.

— Угу, — Смоук поднялся, попробовал пошагать. Хромота незначительна. — Так что же случилось в "люксе"? Гончая хотела обрушить мне на затылок тот телевизор, а потом?..

— Понятия не имею, — повторил Саб-Зиро. — Они… исчезли. А дальше — я понял, что сплю. И проснулся.

— Восхитительно. Телепортировались неизвестно куда…

— Надеюсь, не в Не-Мир, — тихо пробормотал Саб-Зиро, с недоверием осматривая асфальтированное шоссе и чахлые растения.

Смоук втянул в легкие воздух:

— Нет. Это цивилизация, Ледышка, — искра насмешки вспыхнула в его заявлении. — Пахнет бензином, всякой химией… Могу обрадовать: мы не так и далеко от обитаемых территорий.

Саб-Зиро не без ехидства помянул, что нечто аналогичное обещал Смоук перед их визитом в Место Смерти… но тактично промолчал.

Они побрели вдоль шоссе — гораздо медленнее, чем сутки назад. Сказывалась усталость, раны… и отсутствие погони. Лин-Куэй могущественны, но теперь они ТОЧНО потеряли их. Данную мысль не без торжества высказал Смоук после затяжной паузы.

— Да, хорошо бы забыть о них навсегда, — ответил Саб-Зиро, сминая пепел "они-все-равно-доберутся". Гончая не бросает след… но пока они в безопасности. Даже Клану сверхлюдей не так просто шутить с магией телепортации.

Саб-Зиро пригладил взъерошенные волосы. В ушах позванивали слова Гончей о Проклятье… Почему-то теперь он припомнил еще один эпизод. Из тех, что числились в картотеке "до-моей-сознательной-жизни".

Происшествие вело к термину "Рождество". Праздник, фактически неизвестный взрослому Саб-Зиро, неизвестный в стране, где он жил двадцать два года из двадцати четырех, но тщательно хранимый его матерью — не-китаянкой.

Праздник, обожаемый братом — ибо восхвалялась вожделенная Зима, а старший сын Саб-Зиро Четвертого уже показал свою… Необычность.

Младшему как раз исполнилось два.

Брат взял его в горы, где снег был — миром, вселенной — белой и всепоглощающей. Вряд ли родители разрешили ему это, но "страх" и "мороз" у будущего Мастера Льда являлись диаметрально противолежащими понятиями.

Брат обещал "подарок". Самый лучший.

Малыш поверил.

Темнело. Сумерки подкрались резко, будто небо перевернули с голубой завесы на фиолетово-черную. Они блуждали в бесконечно бело-лазурном с зеленью сосен, искрящемся великолепии… или кошмаре.

Малыш заплакал, умоляя брата вернуться домой.

Наверное, он пропищал что-то наподобие "мне холодно", потому что кофейные глаза десятилетнего мальчишки, старшего — отразили полярную звезду. Ледяную, целеустремленную и… бесчувственную.

"Холодно — тебе?" — смех. — "Снимай одежду!"

Он сорвал теплую шапку, потом куртку с малыша. Он раздел братишку догола, и приказал: "Ныряй в сугроб!"

Ошарашенный малыш не сопротивлялся.

Сначала вся кожа покрылась пупырышками, покраснела. Он заплакал. Ночь и холод стиснули его болезненными клещами, но брат — смеялся.