Целест свистнул два раза, и тут же нырнул в негустой округло стриженый — и в ноябре почти лысый, кустарник, увлекая за собой напарника с драгоценной ношей.

Свист повторился за забором. Целест приглушенно хихикнул.

— Открывай, свои.

За калиткой зашуршало, потом раздался короткий скрип. Целест прищурился, тратя последнюю каплю ресурса на ночное зрение, и осклабился во весь рот:

— Эл! Мы здесь.

Рони чувствовал себя ездовым животным — и отнюдь не благородным скакуном, скорее ишаком или мулом; плелся за лидером-Целестом и тащил Вербену, иногда проверяя ее: жива, здорова, какие-то неясные сны мелькают разноцветными кляксами. Усталость отняла у него все, кроме дара. И будто ушат холодной воды — новый образ, новая аура… Целест? Еще один Целест?

Рони оторвал взгляд от переплетений колючих веток. Девушка-Целест. Похожа.

Довольно высокая, тонкая и гибкая, словно плеть — удар ее обожжет, но от руки хозяина удар — благословение. Рыжие волосы, а глаза оттенка увядшей травы; девушка-осень, двойник Целеста.

— Моя сестра Элоиза. Можно Эл, — Целест беспардонно потянул девушку за рукав куртки, наброшенной поверх пижамы. На пижаме розово мелькали медвежата. Рони почему-то улыбнулся.

— А это мой напарник, Рони…

"Иероним", хотел добавить тот, но смолчал. Вновь закинул Вербену на плечи с показной легкостью и натуральной осторожностью.

— Ты обзавелся напарником? На-адо же, Целест! — девушка фыркнула, с любопытством уставилась на мистика. Тот не удержался, коснулся ее мыслей. И отпрянул, перехватив "выловил-таки себе мозгожора"…

— Почему мозгожор?

Целест и Элоиза переглянулись. Элоиза скривилась, будто ей жабу за шиворот сунули. Целест продемонстрировал напарнику кулак.

— Простите. Больше не буду, — потупился Рони, благодаря темноту за то, что она сокрыла румянец на его полупрозрачно-светлой коже. — Я…

— Нужно вот разобраться. Эл, помоги, на тебя надежда, — Целест переключил внимание сестры на Вербену. Элоиза барабанила лакированными ногтями по медной резьбе калитки, задумчиво щурилась.

— На фига, возлюбленный братец мой, ты притащил эту замарашку? Да и вообще, заявляешься в три ночи, хотя полагалось бы спать… ну или одержимых ловить. А?

— Долгая история, — Целест пригнулся, чтобы их глаза оказались на одном уровне, потом еще ниже, изображая умоляющий взор. Спектакль был старый, хорошо отработанный. Элоиза широко зевнула, поежилась — в одной куртке все-таки прохладно, ночной морозец кусался стаей насекомых. Мучить брата надоело.

— Давайте внутрь. Только тихо. Отец караул выставил…

Сад в резиденции Альена выгодно отличался от сада Цитадели ухоженностью, пусть и вчетверо-впятеро уступал размерами. Фигурные деревья напоминали молчаливых стражей Площади Семи, а неяркая багряно-лиловая подсветка проникала в каждый уголок — ненавязчиво, мягко, но неумолимо. Словно сам закон. Словно сама воля Сената.

Целест в который раз хмыкнул над символизмом.

Дом расположился в самом живописном углу, словно вальяжный кот. Два высоких этажа, мансарда с лепниной и освещенная крыша: летом там устраивали официальные и не очень официальные приемы, а ныне одиноко ежились мраморные изваяния полуобнаженных девушек и не менее склонных к нудизму юношей. У парадного входа подобных скульптур еще штук пять, плюс два хмурых алебарстовых льва. Впрочем, хозяйка и гости сейчас пробирались даже не через черный ход — там шаталась прислуга, а к пожарной лестнице и раскрытому окну на втором этаже.

— Нам туда, — сообщила Элоиза. Они благополучно пробрались через сад, мимо всех постов охраны — Элоиза частенько выбиралась таким образом гулять, да и братец наведывался. Она легко подтянулась к нижней ступеньке, с юркостью ласки забралась вверх.

— Быстрее! — шикнула с подоконника. Целест в который раз поскреб макушку, и Рони повторил бы его жест, да руки занятые мешали. Что делать с Вербеной?

— Лезь. Я ее подниму телекинезом, — ресурс грозил уползти в минус, а Вербена — свалиться с высоты десяти метров; Целест проклял девчонку и одержимого, досталась пара ласковых и лестнице с Элоизой.

Получилось. Рони зажмурился, когда карабкался — узкие ступеньки воспринимались хрупкими, как трубчатые птичьи кости, скользили в ладонях и под кроссовками, но сверху взирала Элоиза — хитрая и насмешливая, как лисица. Или белка. Белкой Целеста обозвали… Элоизе подойдет аналогично…

Затем, Целест поднял Вербену. Бесчувственное тело воспарило, словно девочку заживо прибирали Небеса; Элоиза и Рони подхватили ее и втащили внутрь. Целест взлетел последним:

— Уф… все. Меня не трогать, — и он, ничтоже сумнящесь, прошествовал прямо по зеленоватому мраморному полу, к ворсистому розово-желтому коврику около кровати и на кровать же плюхнулся. На полупрозрачных, как лепестки, простынях отпечатались серые полосы грязи, и осыпалась бордовой коркой засохшая кровь.

— Целест! — взвыла Элоиза. Если бы она была воином, подобно брату, от Целеста не осталось и горстки пепла.

Рони тем временем, поместил Вербену в поросяче-розовое и тоже пушистое кресло. Он чувствовал себя неловко в "девчачьей" комнате — среди пастельных тонов, мягких игрушек, двух трюмо красного дерева и с серебряными зеркалами, целого батальона каких-то тюбиков, баночек и бутылочек — они распространяли густой приторный аромат. Печенье, подумал Рони, и рот его наполнился слюной. Есть хотелось невероятно, но до завтрака далеко…