Зачем я шел туда? Ничто не могло меня остановить.

Королевская мебель в столовой, очень мило. Остатки недавней трапезы на гранитовом столе, накрытом скатертью, небрежно сдвинутая посуда из старого тяжелого серебра. Я остановился, чтобы внимательнее рассмотреть серебро.

Вспышкой напротив меня обозначился образ Джулиана в его обычном сером костюме. Его глаза были черны. Они же были серые?

"Наслаждаешься отдыхом?" — спросил он. И исчез. У меня перехватило дыхание.

Так и знал, что ты трусливый призрак. Не можешь долго выносить серьезный разговор. Лично я тебя презираю.

Стирлинг произнес мое имя.

Я приблизился к дверям.

Маленькая восьмиугольная оранжерея выполнена в викторианском стиле, все, включая плетеную мебель, отделано белым. Пол из розового плитнякового камня, а само помещение расположено ниже общего уровня на три ступени.

Они тесно сидели за круглым плетеным столом со стеклянной столешницей, в намного более легкой, чем в столовой, обстановке. Повсюду, помещенные в бесчисленные цветочные горшки, горели свечи, а небо уже темнело за стеклянными окнами и стеклянной крышей.

В этом месте приятно находиться. Запах крови и цветов. Запах горящего воска.

Все трое смертных, сидящих в удобных плетеных креслах практически в окружении тропических растений, знали, что я пришел. Разговор прекратился.

Теперь они вежливо меня разглядывали.

Потом оба мужчины вскочили на ноги, будто я был наследным принцем Англии, и Стирлинг, который был одним из них, представил меня Ровен, словно я впервые ее вижу, а затем Михаэлю Карри:

— Муж Ровен, — и указал на одно из пустующих плетеных кресел.

Я присел.

Ровен в тот же миг заворожила меня неописуемой прелестью, бледная и гибкая, на ней был серый костюм с короткой юбкой и кожаные туфли. И едва взглянув на нее, я ощутил знакомую дрожь, в сущности, признак абсолютной слабости. Я думал, знает ли она о том, что цвет ее костюма оттеняет цвет ее глаз и даже серые прядки в ее волосах.

О, она, излучающая мощную внутреннюю силу, бесспорно была ослепительна.

Стирлинг был облачен в белый классический льняной пиджак и ненастоящие голубые джинсы, светло-желтая рубашка была распахнута на груди. Внезапно мое внимание привлек льняной пиджак. Он принадлежал кому-то, кто умер от старости. Когда-то его надевали на Южных морях. Потом надолго упаковали. Потом нашли, и Стирлинг с любовью присвоил его себе.

Я посмотрел на Михаэля Карри. Просто он был одним из самых привлекательных смертных мужчин, которых я пытался описывать. Прежде всего, физически он был одарен почти так же, как, бесспорно, одарен я, но даже не догадывался об этой своей особенности, что всегда смущало и волновало меня. Во-вторых, он очень напоминал Квинна: черные вьющиеся волосы и ярко-голубые глаза. Только в более четком, определившемся, излучающем комфортную мощь обрамлении. Конечно же, он был намного старше Квинна. Да и, строго говоря, он был намного старше и Ровен. Но возраст, на самом деле, ничего для меня не значит. Я находил его неотразимым. Там, где черты Квинна удивляли изяществом, черты этого мужчины восхищали силой и напоминали греко-римские.

Серые волоски на его висках приводили меня в восторг. Загорелая кожа поражала безупречностью. И еще — с его губ не сходила легкая улыбка. Он был во что-то одет. Я так думаю. Да, конечно, в обычный в Новом Орлеане белый льняной костюм-тройку.

Подозрительность. Я улавливал ее и от Михаэля и от Ровен. И я знал, что Михаэль такой же сильный колдун, как и Ровен, но только совсем в других проявлениях. Так же я знал, что и он отнимал жизни, только она это делала силой мысли, а он — мощью кулака.

Казалось, его глаза готовы выдать и другие бесценные секреты, но внезапно совершенно естественным образом он искусно закрылся от меня и начал говорить.

— Я вас видел на похоронах мисс МакКуин, — сказал он. Ирландский акцент в ново-Орлеанской версии. — Вы были там с Квинном и Мэррик Мэйфейр. Вы друг Квинна. У вас красивое имя. Служба была чудесной, не правда ли?

— Да, — согласился я. — И вчера я встречался с Ровен в Блэквуд Мэнор. У меня есть новости для вас обоих. С Моной все замечательно, но она не хочет возвращаться домой.

— Это невозможно, — произнесла Ровен, не сдержавшись. — Этого просто не может быть.

Она была ужасно измотана. Плакала и плакала по Моне. Я не смел схватить и притянуть ее к себе, как сделал вчера. Не в присутствии этого мужчины. Снова по спине побежали мурашки.

Дикая картина представилась моему внутреннему взору: я хватаю ее, забираю отсюда, мои зубы вонзаются в ее нежную кожу, ее кровь становится моей, а все секреты ее души открываются передо мной, как тайники, с которых сорван замок.