Шрифт:
По дороге в "Барклайку" он заглянул в мэрию и обратился в архив отдела городского планирования. Чиновники были радушны, как истинные бюрократы, но, потеряв часа два с лишним, Доминик выяснил кое-какие пикантные факты.
Вечером после спектакля Доминик, как обычно, вернулся к своим служебным обязанностям администратора сцены. Он должен был проверить, весь ли реквизит расставлен по своим местам для следующего спектакля, в порядке ли декорации; не исчезло ли из будки осветителя и звукорежиссера расписание шумов и световых эффектов. Все это Доминик делал неторопливо, выжидая, пока огромное здание опустеет. Затем прошел в зрительный зал и уселся в первом ряду партера. Театр был тих. Доминик закрыл глаза, глубоко задумавшись. Перед его мысленным взором стоял документ, найденный им в архиве: оказывается, на месте просцениума "Барклайки" когда-то находился дом его родителей, стоявший в самой середине квартала.
Доминик медленно поднял веки, держа в поле зрения сцену. И, точно по его телепатическому приказу, софиты загорелись, ярко высвечивая один участок декорации за другим. На сей раз Доминик почувствовал не только страх, но и воодушевление, точно перед отъездом в долгожданное путешествие.
Подняв голову, Доминик увидел хорошо знакомую гостиную, согретую светом софитов…
Дверь открылась, и в комнату вошел отец. Он был в своей обычной рабочей одежде, с бидоном и вечерней газетой. Широкоплечий Джозеф Кейзен обычно был скор на шаг и буквально излучал энергию грубой силы, но сегодня он, как ни странно, понуро сутулился.
Отец: Луиза! Луиза, ты где?
Ему никто не откликнулся. Пожав плечами, отец уселся в свое любимое кресло. Начал было разворачивать газету, но тут же с раздражением швырнул ее на пол. В левой кулисе распахнулась дверь, и появилась мать-Доминика с кухонным полотенцем в руках.
Мать: Джозеф? Что это ты так рано?
Джозеф сердито зыркнул на нее, кривя рот. Но внезапно гнев оставил его. Стараясь не глядеть на жену, он с усилием заговорил.
Отец: Нас сегодня опять рассчитали… Прораб меня вконец достал. Он нам всем говорит: "Завтра утром пусть никто не приходит" Ну, я взял да ушел. Пусть им папа Карло дорабатывает!
Лицо матери исказилось в болезненной гримасе.
Мать: Как всегда! И опять перед самым Рождеством! Это не по-божески.
Отец; Надо поскорее куда-нибудь пристроиться. А то за свет будет нечем платить Вот только нигде сейчас не берут… ух, суки!
Мать подошла к отцу, положила руку ему на плечо
Мать: Ничего, раньше терпели, и сейчас как-нибудь перебьемся.
Джозеф, замотав головой, в сердцах хлопнул себя ладонью по бедру.
Отец: Эх, Луиза, какой я тебе муж?! Мужчина должен о своих заботиться! Мужчина должен семью содержать!
Раскрылась центральная дверь, и вошел подросток — юный Доминик. Под мышками — пачка книг и куртка.
Мальчик: Привет, ма… ой, папа, а что ты так рано пришел сегодня?
Отец(пропуская вопрос мимо ушей): Где таскаешься?
Мальчик: У нас после уроков была репетиция. Только что кончилась. (Матери): Ма, можно мне яблоко или чего-нибудь еще поесть?
Отец: Ре-пе-ти-ция, говоришь? опять шпектакли?
Мальчик: Ну пап, ты же отлично знаешь, у нас в школе будет конкурс одноактных постановок, и я участвую как режиссер. Я эту пьесу сам написал, помнишь?
Отец, медленно покачав головой, раздраженно вытер губы, затем покосился на жену.
Отец: Я тут бьюсь, как рыба об лед, чтобы семью прокормить, а он все пидорам пьески пишет!
Мать вновь прикоснулась к плечу Джозефа.
Мать: Джозеф, пожалуйста, не срывай на нем зло…
Мальчик: Вот именно, папа. Мы с тобой все это уже обсуждали, разве не помнишь?
Не говоря ни слова, отец Доминика вскочил с кресла и быстро, зло ударил подростка по лицу. Отлетев к стене, Доминик ударился головой и, шатаясь как пьяный, попятился в угол.
Отец: Что, еще хочешь? Еще получить хочешь? Умника из себя корчишь, щенок! С отцом так не разговаривают… смотри, не смей никогда больше!
Мать бросилась поддержать сына.
Мать: Зачем Ты его так сильно?
Отец: А ты не подходи к нему, поняла? Это я его еще пожалел, вполсилы бил! Ишь ты, отца не уважает. В его года пора работать идти, здоровый уже мужик вымахал. Пора семье помогать!
Подросток устремил на отца глаза, полные ужаса. На фоне Джозефа он выглядел совсем беспомощным, и однако же, овладев собой, заговорил.