— Тодд, — говорю я, — можно сделать музыку потише?

— А? Что ты говоришь?

Я выключаю музыку, на комнату нисходит умиротворяющая тишина, и мы беседуем.

— На лесопосадках платят гроши, — говорит Тодд. Я даже не удосуживаюсь указать ему на то, что в этой жизни можно заниматься не только лесопосадками.

Тодд совершенно неугомонен. Возможно, он под действием какого-то наркотика. Стейси кончила алкоголизмом, Тодд — наркотиками. Марк называет стиль жизни Тодда «проснись и пой».

Тодд крутит ручки мотороловской рации, лежащей на стопке макинтошевских дискет. На улице подростки гоняют взапуски по соседней Коммершиал-драйв. Уличные певцы, накачавшись эспрессо, хриплыми визгливыми голосами выводят тему из фильма «Прокол» — назойливо, как мартовские коты. Все это создает ощущение красочного, уютного хаоса. Хаоса, изнанка которого — тревожная неупорядоченность.

Мы заговариваем о прошлом, но, кажется, Тодду это не очень интересно. Я единственный из нашей старой компании, с кем он поддерживает отношения, и то исключительно благодаря моим собственным усилиям. Ну а уж о возможности собраться всем нам семерым не может быть и речи.

Но иногда, и довольно часто, сквозь туман наркотиков и уводящую вниз жизненную спираль просвечивает настоящий Тодд, и тогда я начинаю понимать, зачем, собственно, все эти годы предпринимаю усилия, чтобы видеться с ним. Например, я спрашиваю его, о чем он думает, когда сажает маленькие деревца на не очухавшихся от лоботомии северных просеках. Он ухмыляется, смеется (зубы у него еще те!) и говорит:

— О деньгах, старичок, о деньгах,-потом резко обрывает смех и продолжает: — Нет, вру. Ты же знаешь, дружище, что это была всего лишь неудачная шутка. Тебе действительно хочется знать, о чем я думаю, когда я там?

— Да.

— Я думаю о… я.думаю,о том, как трудно — даже при желании, даже если хватит сил и времени, — я думаю о том, как трудно нащупать ту точку внутри нас, которая всегда остается чистой, которую нам никогда не удается нащупать, хотя мы знаем, что она есть, — и я пытаюсь ее нащупать.

Он кладет щепотку табака «Драм» на сигаретную машинку и бросает на меня взгляд украдкой.

— Что еще важно в жизни, приятель? Я никогда еще не прикасался к этой точке, но я пытаюсь.

Он закуривает свою самокрутку и впадает в задумчивость. Потом наклоняется ко мне, все еще сидящему в кресле от «боинга», одной рукой хватает меня за плечо, а другую кладет на макушку и сильным рывком, так что я даже вздрагиваю, как бы выдергивает у меня из черепа мой дух.

Потом, оглядывая мое тело, говорит:

— Вот он, ты. Вот тут у нас твое тело — этот кусок мяса, — а тут…— он глядит на мой воображаемый дух, зажатый между пальцами другой руки, — ты.

У меня начинает кружиться голова. Такое чувство, будто Тодд расколол меня напополам.

— Так что же такое ты, старик? Что в тебе твоего? 1йе между ними связь? В чем твой конец и твое начало? Может быть, твое ты — это незримый шелк, сотканный из твоих воспоминаний? Или это дух? Электричество? Что это такое?

Аккуратными движениями мима он снова влагает мой дух в мое тело, и я рад.

Тодд поглаживает меня по голове:

— Не пугайся так, дружище. Ты весь теперь здесь, целиком. Ничего не пропало.

Какое— то время он сидит, вслушиваясь в тишину. Потом снова начинает говорить:

— Я знаю, вы, ребята, думаете, что моя жизнь пошла коту под хвост — и что я в тупике. Но я счастлив. И вовсе я никакой не пропащий, ничего подобного. Все мы — сраный средний класс, который нигде не пропадет. Чтобы у тебя что-то пропало, надо, чтобы у тебя что-то было — вера или еще что-нибудь, — а у среднего класса никогда по-настоящему ничего такого не было. Так что мы ничего не потеряем и никогда не пропадем. А теперь скажи мне, старик, — что же мы такое, кем это мы стали — раз уж не сумели пропасть?

И наконец, Кристи. Я каждый день работаю вместе с ней в нашей компьютерной лавочке, здание которой — блестящая, изумрудно-зеленая коробка — стоит в деловом квартале Ричмонда, на землях дельты, недалеко от Девяносто девятого шоссе. Кристи работает в отделе маркетинга, я — специалист по продажам, так что мы много «взаимодействуем» с ней как на работе, так и на личном уровне, переговариваясь на сложном, только нам понятном языке шуточек и сдавленных смешков во время общих собраний. Словом, дурачимся при каждом удобном случае.

Сейчас у Кристи «безумная страсть» с владельцем компании Брюсом. Это длится уже по меньшей мере полгода. И хотя компания — это огромный генератор сплетен, никто не знает об этом, кроме меня. Дело в том, что Кристи способна влюбиться в мужчину, только если он, как ей кажется, умнее ее, — фактор, который давно уже исключил из списка претендентов Тодда, Дану, Марка и меня. Как исключает и большинство других парней. Брюс — программист-теоретик, и это, видимо, ставит его на более высокий уровень.