В те времена было нормальным, что британцы, находящиеся на службе у раджи, каждые два года отправлялись в отпуск в Англию, но Дарреллы ехали на Альбион с определенной целью. Лоуренс Сэмюэль собирался ку­пить в Лондоне дом либо с целью вложения денег, либо в качестве резиден­ции. Удачливый инженер, он сумел сколотить небольшое состояние. Ло­уренс вложил часть средств во фруктовое хозяйство в Тасмании, которое приобрел заочно. Ему было сорок два года, но его работа стала настоящим проклятием. Много лет спустя его будущая невестка Нэнси, жена его стар­шего сына Лоуренса, вспоминала: «Отец решил закончить работу, пере­ехать в Англию и вести совсем иной образ жизни. Теперь он мечтал выйти на сцену и аккомпанировать Эвелин Лэй». Было ли это правдой (что ка­жется совершенно невероятным) или это было одной из шуток Лоуренса (что кажется вполне возможным), тем не менее отец решил на время бро­сить якорь и покинуть Индию, где усиливались тенденции к самоопределе­нию, грозившие перерасти в настоящую войну. Так или иначе, Лоуренс Сэмюэль Даррелл приобрел большой дом по Аллейн Парк в Далвиче, непо­далеку от школы, где учились Лоуренс и Лесли.

12 ноября 1926 года Большая Бабушка Дора отправилась в Бомбей на корабле «Равалпинди» после шести месяцев, проведенных в Англии. Спус­тя какое-то время за ней последовали Луиза, Лесли, Маргарет и Джеральд. На этот раз они поселились не в Джамшедпуре, а в Лахоре, где Лоуренс Сэмюэль заключил новый контракт на работу. Семья поселилась в новом доме на Дэвис-стрит. Именно с Лахором связаны все воспоминания Дже­ральда об индийском детстве. Однако воспоминания эти фрагментарны и обрывочны. Несомненно, они сформировались под влиянием рассказов ма­тери и братьев.

С самого раннего детства Джеральд, как и его брат Лоуренс, обладал уникальной, почти фотографической памятью. В своих неопубликованных мемуарах он писал:

«Мои воспоминания того периода напоминают изящные виньетки, яр­кие, цветные картинки, наполненные звуками, вкусом и ароматами. Я пом­ню ослепительные закаты, пронзительные крики павлинов, аромат кори­андра и бананов, вкус риса различных сортов. Особенно запомнился мне вкус моего любимого завтрака, когда рис варили в буйволином молоке с са­харом. Я помню, что носил очаровательные костюмчики из туссора. Помню его восхитительный цвет — бледно-бледно-коричневый. Помню приятное ощущение шелковистости и шуршащий звук, который раздавался, когда моя индийская айя одевала меня по утрам. Помню, что айя отказывалась будить меня иначе, чем под звуки песен Гарри Лаудера с граммофонной пластинки. Если я не слышал этой музыки, то весь день был мрачным и не­довольным, как бы няня меня ни развлекала. Граммофон был старым. Он хрипел так, словно в нем поселилась целая мышиная семья. Но тем не ме­нее он был для меня настоящим чудом. Заслышав звуки музыки, я просы­пался с улыбкой на лице, а моя айя вздыхала с облегчением».

Именно в Индии проявилось удивительное ощущение цвета, присущее Джеральду. Именно здесь мальчик столкнулся с иными формами жизни, которые оказали на него глубочайшее влияние. Это столкновение было мгновенным и случайным, но Джеральд запомнил его на всю жизнь. Он шел со своей айей по краю дорога, вдоль которого тянулась неглубокая канава.

«В канаве я увидел двух огромных улиток. Я был ребенком, поэтому они показались мне огромными, хотя, скорее всего, они были не больше трех-четырех дюймов. Улитки были бледно-кофейного цвета с темными шоколадными полосками. Они медленно наползали друг на друга, словно в загадочном танце. Слизь, оставляемая ими, блестела, словно они только что выползли из воды. Улитки были прекрасны. Я подумал, что никогда в жиз­ни не видел столь замечательных созданий. Заметив, что я поглощен улит­ками, айя потащила меня вперед и сказала, что я не должен трогать этих чудовищ, что они грязные и ужасные. Даже в таком нежном возрасте я не мог понять, как она может считать этих прекрасных созданий грязными. В своей жизни мне не раз доводилось общаться с людьми, которые считали животных грязными, отвратительными или опасными, хотя на самом деле это были совершенно замечательные создания природы».

Вскоре маленький Джеральд впервые посетил зоопарк, и жизнь его из­менилась навсегда. Зоопарк располагался в Лахоре, а не в Джамшедпуре, как утверждал Даррелл в своих воспоминаниях. Впечатления от этого по­сещения у мальчика были громадными. Вот что вспоминает Джеральд о первом зоопарке в своей жизни:

«От клеток с тиграми и леопардами исходил густой аммиачный запах, со стороны обезьянника раздавались громкие крики и визг, мелкие птички мелодично щебетали повсюду. Все это покорило меня с первой же минуты. Помню очаровательные черные пятнышки на шкуре леопарда. Помню рос­кошного тигра, который напомнил мне волнующееся золотое море. Зоо­парк был очень маленьким, количество клеток с животными сведено к ми­нимуму. Похоже, их никогда не чистили. Если бы я увидел такой зоопарк сегодня, то немедленно потребовал бы его закрытия. Но для ребенка он стал магическим местом. Стоило мне побывать там всего один раз, как меня уже невозможно было оттуда утащить».

Мама вспоминает, что одним из первых слов, произнесенных малень­ким Джеральдом, было слово «зоопарк». Когда его спрашивали, куда он хо­чет пойти, он тут же отвечал: «В зоопарк!» Ответ ребенка был четким и не­двусмысленным. Если же в зоопарк его не вели, мальчик начинал вопить так, что «его было слышно от вершины Эвереста до Бенгальского залива». Однажды Джеральд заболел и не мог отправиться в зоопарк. Тогда он ре­шил устроить какое-то подобие заветного места дома. Вместе с камердине­ром Джоменом он смастерил из красной глиныфигурки различных зве­рей — носорогов, львов, тигров и антилоп — и расставил их в своей ком­нате. Возможно, именно эта коллекция глиняных фигурок подтолкнула Джеральда к идее когда-нибудь устроить собственный настоящий зоопарк. Эта мысль не покидала его с того момента, как ему исполнилось шесть лет.

Любовь Джеральда к животным не ограничивалась только посещения­ми зоопарка.

«Как-то раз дядя Джон, любимый мамин брат, великий шикар (охот­ник), живший в Ранчи и зарабатывавший на жизнь охотой на тигров-лю­доедов и бешеных слонов, в приступе помрачения рассудка прислал нам двух упитанных медвежат гималайского медведя. Их только что отняли от матери, но никто не пытался их приручить. У медвежат были длинные ост­рые когти и очень острые белые зубы. Они постоянно ворчали от голода и раздражения. На время медвежат поселили в большой корзине на заднем Дворе нашего дома. Одному из слуг поручили присматривать за животны­ми. Разумеется, мне ужасно нравилось иметь собственных медведей, хотя пахли они весьма специфически. К сожалению, в тот момент Маргарет достигла возраста, в котором дети горазды на разные шалости. Когда мед­вежий смотритель отлучился от клетки, отправившись за едой, она опроки­нула корзину и бросилась в дом, крича: «Медведи убежали! Медведи убежали!» После двух дней пребывания медвежат в нашем доме нервы у мамы были на пределе. Она постоянно боялась, что медведи вырвутся из клетки и сожрут меня, когда я буду безмятежно играть на газоне. Поэтому медвежат загнали в клетку и отправили в местный зоопарк».

Золотые деньки детства Джеральда, проведенные в окружении много­численных слуг, закончились трагедией, которая оказала влияние на жизнь всей семьи Дарреллов.

В начале 1928 года отец Джеральда серьезно заболел. Хотя точный ди­агноз так и не был поставлен, симптомы указывали на наличие опухоли мозга. Маргарет вспоминала, что отца постоянно мучили жестокие голов­ные боли, он говорил с трудом, а его поведение пугало детей. Однажды она увидела, как отец пьет чернила из настольной чернильницы, словно это виски или чай. Друзья и родственники подумали, что больному пойдет на пользу прохлада холмистой местности. Семья покинула жаркий и пыльный Лахор и отправилась в Дэлхауси. Это местечко располагалось на высоте восьми тысяч футов на границе снежного покрова Гималаев. В Дэлхауси разместился небольшой английский госпиталь. Воздух Гималаев был све­жим, порой даже морозным.