Освоение этих богатейших краев в то время только начиналось. В селе Хабаровка (нынешнем Хабаровске) было 111 домов, во Владивостоке — около 50. Царское правительство заселяло Дальний Восток неимущими крестьянами из нечерноземных губерний, беднейшими забайкальскими казаками, отставными солдатами и матросами, каторжниками, выслужившими срок своих работ. "Голод и нищета с различными пороками, всегда им сопутствующими, довели это население до полного морального упадка, заставили его махнуть на все рукой и апатично покориться своей злосчастной участи", — с горечью писал Николай Михайлович.

Административные злоупотребления чиновников, с которыми то и дело приходилось сталкиваться, просто потрясли Пржевальского. В газете "Петербургские ведомости" появляется его гневное письмо: "…мне лично не раз приходилось быть свидетелем… как брали у казака продавать его последнюю корову, или как наказывали старика-отца за неисправность детей, или как местный доктор, вскрывая трупы умерших, находил в желудке куски сапожной кожи и глины, которую несчастные страдальцы ели вместо хлеба насущного…" И еще: "Нет ни одной пакости, ни одного самого гнусного дела, которое не совершалось бы здесь совершенно открыто, как будто так и следует…"

Два с половиной года провел Пржевальский на Дальнем Востоке. Тысячи километров пройдено, 1600 километров покрыто маршрутной съемкой. Бассейн Уссури, озеро Ханка, побережье Японского моря… Подготовлена к печати большая статья "Инородческое население Уссурийского края". Собрано около 300 видов растений, изготовлено более 300 чучел птиц, причем многие растения и птицы на Уссури обнаружены впервые.

В Николаевске-на-Амуре Пржевальский обрабатывает коллекции, начинает писать книгу "Путешествие в Уссурийском крае".

Николаевск был в то время центром Приморья. Здесь жили главным образом чиновники и торговцы, искренне считавшие, что если на один рубль нельзя заработать в год три, то не стоит деньги брать в руки.

"Водка и карты, карты и водка — вот девиз здешнего общества", — писал Пржевальский.

К картам тогда пристрастился все же и Николай Михайлович.

Юлий Михайлович Шокальский, почетный президент Географического общества, биограф Пржевальского, писал: "Всякий талантливый человек непременно и страстный по характеру…" И продолжал: "…так было и с Пржевальским: он или беззаветно предавался жизни исследователя, или не прочь был участвовать в азартной игре".

Рассказывают, что играл Николай Михайлович страстно, смело, рискованно, но только с купцами, чиновниками и никогда не допускал товарищей-офицеров в свою партию. А уезжая из Николаевска, он бросил карты в реку: "С Амуром прощайте и амурские привычки". И действительно, никогда больше не садился за карточный стол. Выигрыш же дал ему определенную материальную независимость, он вложил эти деньги в организацию первой экспедиции в Центральную Азию…

В январе 1870 года Николай Михайлович вернулся в Петербург. Ему за тридцать. Имя его еще никому не известно, но он уверен в себе, знает свои возможности.

В марте он впервые взошел на трибуну Географического общества обветренное в странствиях лицо, ясные голубые глаза и такая же ясная, четкая манера изложения.

"Он был высокого роста, хорошо сложен, но худощав, симпатичен по наружности и несколько нервен. Прядь белых волос в верхней части виска при общей смуглости лица и черных волосах привлекала на себя невольное внимание".

Он говорил о сделанном, об Уссурийском путешествии, и о своих планах…

Всего сотню лет назад огромное белое пятно оставалось на географических картах в самом центре нашего континента. И не только естественные преграды были тому причиной!

Китайская империя в то время только начинала пробуждаться от многовековой — изолированности. К иностранцам в лучшем случае относились настороженно.

Еще выступая в первое путешествие, Пржевальский, словно бросая вызов, избрал караванный путь, по которому, опасаясь нападения разбойничьих шаек, уже в течение одиннадцати лет не осмеливался пройти ни один караван.

"Следы дунганского истребления встречались на каждом шагу, — писал Николай Михайлович. — Деревни, попадавшиеся очень часто, все были разорены, везде валялись человеческие скелеты и нигде не было видно ни одной живой души".

В том первом путешествии в отряде, включая самого начальника, было всего четыре человека. Пржевальский прекрасно понимал грозящие отряду опасности. Из продовольствия взяли с собой тогда только пуд сахара, мешок риса и мешок проса. Еще приборы, бумагу для гербария, 40 килограммов пороха, 160 килограммов дроби, десятки коробок с патронами. Взяли отчасти для того, чтобы добывать себе пищу, отчасти для того, чтобы защищаться.

Во втором, третьем, четвертом путешествиях отряды Пржевальского были более многочисленными (в четвертом — 21 человек), но всегда к участникам экспедиции оставалось обязательным требование — каждый должен быть хорошим человеком и хорошим стрелком.