Загнутые вершины скал были обращены друг к другу и тем самым как бы образовывали арочный свод. Пунктир проходил между ними ровно по центру и под прямым углом упирался в недалёкую береговую линию, где и обрывался, заканчиваясь кружочком. А в кружочке неизвестный художник мастерски изобразил развалины крепости и разбегающиеся от неё в разные стороны три дороги. Две из них, так или иначе, через какое-то расстояние вновь сворачивали к побережью, зато третья обрывалась у верхнего среза. Именно вдоль этой дороги всё ещё просматривался наполовину истёршийся пунктир!

На обороте карты имелся текст на незнакомом языке, который напоминал клинопись на глиняных черепках, обнаруженных как-то Синдбадом в пещерах Аравийского побережья.

Глаза хозяина корабля разгорелись. Позабыв о госте, он подвинул светильник к себе поближе и впился в карту внимательным взглядом. Изучив ломаную линию побережья, капитан глубоко вздохнул — нет, в этих краях ему ещё бывать не доводилось. Хотя о скалах-близнецах он не раз слышал от моряков-индусов.

Отыскать их посреди океана — задача не из простых, но попытаться можно… Жаль, что карта оказалась неполной. Всего лишь один фрагмент от неё… Это видно по верхнему срезу пергамента — там когда-то было продолжение рисунка, а теперь нет…Загадка на загадке! Но ничего, он постарается разгадать их все!

Спартак, глядя на друга, весело захохотал.

— Что, морячок, проняло? Я так и знал!

— Откуда это у тебя? — через силу оторвался Синдбад от подарка.

— Мои люди принесли мне эту шкатулку с одной разграбленной виллы. Она принадлежала старику патрицию, который в прошлом был крупным морским военачальником. Я хотел было распросить его о происхождении карты, но центурион раньше загнулся от страха. Я ещё тогда решил, что отдам шкатулку тебе. Надеюсь, когда-нибудь ты сплаваешь в те края и узнаешь, какие загадки таятся за всем этим?

— Непременно!

— Вот и отлично! А теперь, когда мы всё обговорили, я покину тебя и вернусь в лагерь.

Понимая, что у друга ещё много разных дел по подготовке к сражению, Синдбад не стал задерживать Спартака. Они молча вышли из кабинета в закуток, где в окружении толпы преданных слуг их уже терпеливо поджидала кормилица со спящим Люцием на руках.

Спартак осторожно взял малыша на руки, прижал к сердцу и поцеловав в лобик, вернул женщине. Затем попрощался с каждым из слуг, после чего друзья поднялись на палубу. Возле трапа дежурили телохранители. Их уже известили, что теперь они будут служить Синдбаду. Воины собрались, чтобы как и слуги, попрощаться со своим вождём.

Вождь восставших по очереди подходил к каждому гладиатору, называл по имени, прощался… и для каждого у него находилось напутственное слово. Наказав воинам служить Синдбаду и сыну верой и правдой, как они до того служили ему самому, Спартак простился наконец и с другом. Синдбад просто утонул в его объятиях.

— Прощай, друг! Помни всё, что ты мне обещал! — фракиец развернулся, легко перемахнул через борт и спустился в барку. Гребцы дружно ударили вёслами, лодка растворилась в предутреннем тумане, пришедшем с моря.

Синдбад велел телохранителям и слугам расходиться по местам и отдыхать. Потом разбудил свой экипаж, назначил вахты и дежурства, переговорил с первым помощником, приказав тому выйти в море с утренним приливом и взять курс на Басру, и удалился к себе. В кабинете он ещё немного посидел над загадочной картой, но усталость в конце-концов сломила его и он завалился на диван, что бы проснуться через пару часов…

ГЛАВА 2. Ночная схватка.

Прошло полгода…

Спартак, как и предвидел, погиб в сражении, жалкие остатки его армии разбежались кто куда, спасаясь от мести торжествующего Рима. Несколько тысяч гладиаторов попыталось укрыться в горах, но их преследовали: с одной стороны Красс, а с другой Помпей — и в несколько дней уничтожили. Легионеры отлавливали уцелевших рабов по всем дорогам и местечкам империи и распинали на крестах. Так же были повешены вдоль Апиевой дороги, от Капуи до Рима, и семь тысяч пленённых гладиаторов…

Синдбад без приключений вернулся домой в Багдад. Выполняя наказ Спартака, он отвёл его сыну самые лучшие покои на женской /для большей конспирации/ половине своего дома-дворца. Люция окружила целая армия нанятых им мамок-нянек, слуг и служанок, которыми командовала кормилица. Все эти люди, прошедшие его личный строжайший отбор, ежечасно дарили малышу свою заботу и внимание.

Для всех, кто знал Синдбада и был вхож в его дом, Люций считался его рано осиротевшим племянником, которого он взял на воспитание. Во всём Багдаде никому и в голову не могло придти, что малыш является сыном вождя восставших в далёком Риме гладиаторов — Спартака.

Убедившись, что мальчик ни в чём не нуждается, Синдбад ненадолго отлучился из дома, что бы отомстить Киликийским пиратам за гибель Спартака. Он инкогнито прибыл в Рим и поселился на Палатине — излюбленном месте проживания богатых и знатных горожан, на собственной вилле, приобретённой им на подставное имя.

Палатинский холм, по преданию, был выбран для основания Рима самими Ромулом. Откровенно говоря, у Синдбада в столице империи имелась ещё одна вилла в Сабура — районе города, расположенном в долине между самым большим и высоким из семи холмов его северо-восточной части Эсквилином и холмами поменьше — Квириналом и Виминалом. Но Палатинский дворец он выбрал именно из-за близости последнего к Форуму, где была сосредоточена вся торговая и общественная жизнь "вечного города".