Лишь вожак Седой остался с Олей, снова положив ей руку на плечо и готовый защитить ее от неизвестной опасности.

Может быть, старость не позволяла ему унести ее в безопасное место. Мохнатика тем временем еще не было…

Наступила давящая тишина.

Подул ветерок, и речка покрылась рябью, как рыбьей чешуей. В небе пролетело какое-то существо, лениво взмахивая гигантскими крыльями. — Оля не разглядела его.

Оттого, что ничего не происходит, ей стало страшно.

Сердце заколотилось еще сильнее, и заболели виски.

Она стала смотреть на небо, но больше никто не пролетал. Облака казались вполне земными, знакомыми. Дома Оля любила наблюдать за ними, там чудились ей очертания замков, арок, мостов, лихих всадников, летящих деревьев или невероятных животных, и она чувствовала себя словно в сказочном королевстве.

А теперь сама вот попала… в сказку.

И тут вдруг она ощутила удар в грудь, хотя никого поблизости от них с Седым не было.

Одновременно хватка рук найна на Олином плече ослабла, и он бессильно повалился наземь.

Оля вскрикнула и повернулась к нему.

Он неподвижно лежал, упав навзничь. Из груди его, там, где сердце, торчала тонкая палочка.

«Стрела!» — испугалась девушка, но не за себя, а за Седого. И снова ощутила удар, теперь в спину.

Она обернулась и увидела упавшую к ее ногам стрелу, которая, однако, не пробила бронежилет. Первая лежала тут же, чуть поодаль: тоже отскочила.

«Откуда в этом мире стрелы? Кто напал на мирных найнов? Бедный Седой! Лучше бы он ушел вместе со всеми!»

Она опустилась на колени, пытаясь осторожно извлечь стрелу. Но, к ужасу своему, убедилась, что вонзившуюся в сердце стрелу и не пошевельнешь, и сердце не билось, великан уже не дышал.

«Он погиб из-за меня!» — мысленно повторяла Оля, рыдая навзрыд, словно потеряв близкого человека.

Пусть он еще не был человеком, но проявил себя таким отзывчивым и добрым! Зачем, зачем он остался с ней? Ведь она им всем чужая!

Может быть, Оле надо было бы сейчас бежать куда-то, но острое горе и леденящий страх сковали ее. Она в состоянии была только склониться над белоснежным найном и безутешно рыдать. Но на этот раз не о себе, как было с Мохнатиком, а о бедном Седом…

Олю оглушили гортанные крики.

С высокого берега на площадку, где происходил поединок, посыпались… люди… Да, да, темноволосые люди! Очевидно, дикие…

Глаза Оли сразу высохли, и она могла рассмотреть нападавших получше.

Они не были волосатыми, как найны. Тела их, кое-где прикрытые подобием одежды, скорее всего из шкур животных, были темно-коричневыми. Спутанные волосы торчали, лоб был скошен назад, как у неандертальцев; Оля помнила их изображения по откопанным черепам. Лица были устрашающе размалеваны оранжевой краской.

Эти живые неандертальцы, или схожие с ними воины, окружили девушку, потрясая деревянными копьями без металлических наконечников и еще каким-то странным оружием — «пило-мечами», как восприняла Оля это оружие: палки с вделанными в них заостренными каменными зубьями.

Оля со страхом смотрела на уродливо раскрашенных дикарей, которые и убили старого найна.

Пиная Олю ногами, заставив ее встать, они с жадным любопытством осматривали ее, ощупывали пальцами ткань комбинезона, дергали за светлые волосы. При этом качали головами, прищелкивали языками. Оля морщилась от наносимых ушибов, а больше — от омерзения.

«До чего же найны деликатнее!»

Ей веревками связали руки и ноги, свитыми из волокон гигантских трав, и не позволяли сесть.

Пришлось с трудом стоять на ногах, едва сдерживая крик, наблюдая, как они, занявшись убитым найном, ловко сдирали с него белоснежную шкуру, весьма довольные таким трофеем.

Потом на глазах у впавшей в отчаяние девушки стали разделывать тушу найна. Для облегчения они сначала распилили ее своими «пило-мечами» по поясу пополам, а потом ими же, как топорами, расчленили каждую половинку.

Оля чувствовала приступ подкатывающейся тошноты, думала, что вот-вот потеряет сознание. Страшась этого, уверенная, что с ней поступят точно так, как и с найном, только усилием воли заставила себя не рухнуть, словно это могло ей чем-то помочь.

В голову лезли страшные, словно в бреду, мысли.

Разве не так же поступают в ее мире с трупами животных, которыми люди питаются?

А охотники! Ведь у них особенно ценятся медвежьи окорока, шкуры этих зверей украшают жилища, не говоря уже о тигровых или львиных. Их сбывают любителям экзотики удачливые охотники, чью смелость прославляли во все времена.