Шрифт:
Оля обернулась на грохот и в первый миг не поняла, что произошло, увидев лишь торчащую из-под глыбы голову бедного Робика. Затем камнепад обрушился на это место и там образовалась горка из камней. Разогнавшиеся под уклон осколки перелетали через нее.
Оля опустилась на землю и только теперь зарыдала.
— Ах, Робик, Робик! — сквозь слезы шептала она. — Это не только тебе насыпан могильный курган, но и всем нашим погибшим друзьям… И Альсино, моему Альсино тоже!..
И она непроизвольно посмотрела на небо, словно по примеру своих прабабушек взывая к нему, и увидела там что-то летящее.
Птиц здесь, как она знала, не водилось. Значит, летел осторожный человек, не пользуясь опасной тропой.
Плащ развевался за ним, и он летел не над ущельем, а приближался к дорожке, к только что возникшей груде камней, к Оле…
Не веря себе, Оля узнала в летящем человеке Альсино…
Но ведь он уже не летает! Это у нее галлюцинации от всего пережитого!..
Но Альсино — а это действительно был он — спустился на землю около Оли и склонился над нею. У нее не было силы встать. Он помог ей, ласково задержав ее руки в своих.
— Как ты мог прилететь ко мне? Что с тобою сделали?
— Со мной? Ничего, — мягко ответил Альсино. — Но пережитые мной потрясения и тревога за тебя вернули мне былую способность обнуления масс. Увидев тебя, бегущую по дорожке, столь опасной в эти минуты, я ощутил в себе способность взлететь и помчался за тобой.
— Как же «они» выпустили тебя? Ты же приговорен к высшей мере!..
— Я все объясню, а сейчас позволь мне прижать тебя близко к себе, чтобы вызвать наше общее обнуление масс. Мы полетим обратно к маме.
— К маме? Которая обрекла тебя на смерть?
— Мы с тобой живы! И будем жить вместе, но…
Он не договорил, крепко обнял Олю, и она почувствовала потерю веса, а в следующее мгновение земля ушла у нее из-под ног. И они уже летят над речкой, виднеющейся внизу, как когда-то над другой рекой, в другом мире.
Опустились они перед самым домиком Моэлы, где их ждали взволнованные судьи.
Моэла бросилась к девушке.
— «Не могу простить себе, — передавала она ей, — что не поняла твоего состояния, не оберегла… Конечно, жаль вашего Робика, прекрасная была биомашина».
Моэла телепатически уже была осведомлена обо всем, что произошло.
— Мы все так тревожились за вас, — сказал старец.
— «Я хотел лететь за вами, но эта способность, к счастью, вернулась к Альсино», — «услышала» Оля музыканта.
— Но вы же хотели убить его! — упрекнула Оля.
— Вы неправильно поняли приговор. Высшая мера у нас — это лишение доверия, запрет Альсино проникать в иные миры и выполнять возложенную на него Миссию, — печально сказал Наза Вец.
— Для меня это страшнее смерти, — произнес Альсино.
— Да, возможно, для любого из нас это так… — согласился старец. — Но, к счастью, вы, милая девушка, невредимы, и мы с Миредо можем спокойно покинуть вас, — закончил Наза Вец. И неожиданно для Оли обнял Альсино. Это было прощание с ним. И старец немедленно взмыл в воздух.
Миредо так же тепло простился с недавним подсудимым и последовал примеру своего старшего собрата.
Оля была настолько ошеломлена всем произошедшим, что не могла сразу осознать, что они с Альсино живы, что к ним по-прежнему тепло относятся все… Но почувствовала, что он стал совсем другим… И не потому, что снова мог летать. Обретя вновь эту способность, Альсино потерял нечто, куда более важное.
Моэла, ласково улыбнувшись обоим, ушла в дом что-то готовить «на кухне», как она для Оли называла комнату, когда трубопроводы доставляли все заказанное. Она деликатно оставила молодых людей одних.
Оля с Альсино сели на скамейку.
— Что? Что с тобой? Они же сказали, что не казнят тебя?
— Милая моя Оленька! Мою душу терзает не моя судьба и не судьба нас двоих… Я думаю о миллионах и миллионах людей, которым не выжить из-за экологической катастрофы, если ее не предотвратить… А ее бездумно, безответственно перед потомками непременно вызовут в вашем мире, губя и сопредельные. Я отстранен от борьбы. А это хуже смерти.
— Альсино! Что ты такое говоришь? — И куда только девалась недавняя безутешность девушки: она всею силой своей души готова была поддерживать упавшего духом любимого. — Разве ты не заронил в нас семена разумного, не убедил не только наших погибших друзей, но и многих других в необходимости перестроить нашу цивилизацию? Многие и многие мыслящие люди поймут тебя и там, у нас, продолжат твое дело.
— Откуда эти миллионы? Как узнают они о грозящей всем беде? Разве поняли меня в подземном зале, где собрались передовые умы?