Манштейн еще раз попытался пробиться на прием к Гитлеру, но получил отказ. В кругу единомышленников Роммеля воцарилось тягостное уныние, как вдруг, между 1.30 и 2.00 ночи, фон Манштейна срочно вызвали по телефону в Ставку.

Обескураженный и огорченный Манштейн вернулся из Ставки около пяти утра. Благодаря достоверным свидетельствам высокопоставленного офицера генерального штаба, присутствовавшего на этой встрече, я восстановил ход этой важной для всех действующих лиц моего повествования беседы. Фон Манштейн провел с глазу на глаз с Гитлером свыше двух часов. С самого начала фюрер уверил его в том, что он может выражаться открыто, без обиняков и не опасаясь возможных последствий. Гитлер даже запретил протоколировать беседу (случай для него неслыханный!), чтобы придать ей «большую доверительность». Манштейн начал крайне резко, невзирая на лица, излагать суть выработанной вместе с Роммелем программы. Он высказался о коррумпированности партаппарата, некомпетентности ближайших военных советников… Гитлер молча слушал – не прерывая, не возражая и не высказывая своей позиции. Внезапно он поднял руку, дал маршалу знак остановиться и произнес:

– Фельдмаршал фон Манштейн, наши точки зрения расходятся по основополагающим моментам. По некоторым причинам я не могу отказаться от раз и навсегда избранной линии. Я не могу выполнить ваши требования и не принимаю ваших условий. Само собой разумеется, что вы утратили мое доверие. Я обещаю проследить, чтобы уход в почетную отставку был подготовлен в соответствии с вашими заслугами перед рейхом…

Ровно через 8 дней после этой встречи Манштейн был отстранен от должности. [23] Так Гитлер завел его в тупик, лишил реальной власти и возможности взаимодействия с Роммелем согласно запланированной ими операции. Фон Манштейна подкосила эта неудача, и в дальнейшем он отказался от каких-либо контактов с Роммелем. Под предлогом уточнения позиций на театре военных действий Роммель в последний раз попытался связаться с опальным фельдмаршалом через некоего офицера генштаба. Манштейн не выказал ни малейшего интереса к этой встрече, тогда уже Роммель начал относиться к нему с подозрением. В то время Роммель не мог действовать в одиночку, оставшись полководцем без полков и фельдмаршалом без армии.

История с Манштейном не прошла бесследно для подорванного здоровья Роммеля – фобии превратили его жизнь в сплошной ад. После каждого нового расквартирования он приказывал проверять помещение на предмет обнаружения подслушивающих устройств. Маршал справедливо опасался слежки, даже не сомневался в том, что находится под наблюдением гестапо или СД.

В начале июля 1943 года штаб-квартира была переведена в Берхтесгаден, а Главный штаб сухопутных войск остался в Восточной Пруссии. «Рабочий штаб» Роммеля перебрался вслед за Ставкой фюрера и размещался в одной из казарм местечка Франкентрупп под Берхтесгаденом. Роммель по-прежнему занимался вопросами Средиземноморья и дважды в день присутствовал на оперативных совещаниях при фюрере. Утренние совещания начинались в 11–11.30 утра и продолжались до обеда, около полутора часов. Вечерние начинались между 20.00 и 20.30 и обычно продолжались два часа, но очень часто обсуждение ситуации на аренах военных действий заканчивалось и заполночь.

По свидетельству одного генштабиста из окружения Роммеля оперативные совещания в Ставке производили двусмысленное впечатление. Ежедневная рутина притупляла восприятие «старожилов», а на новичков самым удручающим образом действовала поверхностность при принятии решений, касающихся жизни десятков тысяч солдат и судьбы целых народов. Обычно совещание открывалось докладом начальника генерального штаба. В отведенные на выступление 10 минут ему по логике вещей следовало бы проанализировать общее положение на фронтах и заострить внимание присутствующих на последних оперативных сводках, но он ограничивался только Восточным фронтом. Средиземноморье и все остальные, так называемые «театры военных действий ОKB» находились в компетенции печально известного Йодля. Потом Цайцлер молниеносно справлялся с докладом о положении дел на отдельных участках Восточного фронта, а Гитлер молча сидел, низко опустив голову над столом, даже не пытаясь проявить заинтересованности. Раз за разом его здоровая рука погружалась в карман в поисках стеклянного флакона со стимулирующими таблетками. В то время фюрер уже производил впечатление тяжело больного человека. Если он говорил, то настолько тихо, что стоящий рядом с ним человек вынужден был прилагать немало усилий, чтобы попытаться хоть что-нибудь понять.

Затем к карте подходил Йодль и сообщал о развитии ситуации в Италии, Норвегии, во Франции и на Балканах. Он производил парадоксальное впечатление толкового и грамотного докладчика, совершенно не желающего глубоко вникать в суть излагаемых проблем. Он играл хорошо поставленным голосом, обрисовывал проблемные задачи, вычленял узловые вопросы, которые никто в его оперативном отделе никогда и не собирался решать. Как и старый рутинер Цайцлер, он старался как можно быстрее проскочить «сомнительные», с точки зрения тяжести создавшегося положения, места в своем рапорте и тогда сбивался на речитатив. Если не происходило ничего экстраординарного, Гитлер оставлял и это выступление без замечаний. В докладах обоих генерал-оберстов обычно содержался перечень оперативных мероприятий ближайших дней и даже часов, он-то и поступал на окончательное утверждение Адольфа Гитлера. Иногда фюрер крайне скупо консультировался с Герингом и другими участниками совещания, ограничиваясь подчас вялым движением руки или репликой «согласен», или «об этом не может быть и речи, ищите более приемлемое решение».

С докладом о войне в воздухе выступали либо Геринг, либо начальник генштаба люфтваффе, Ганс Ешонек. От ВМФ выступали Дениц или его начальник штаба. В самом конце утреннего совещания слово предоставлялось начальнику метеослужбы. В связи с перспективой ожидаемых воздушных налетов на территорию рейха его долгосрочные метеорологические прогнозы обретали особую актуальность. На этом «военная» повестка дня обычно исчерпывалась, и генералитет возвращался к прерванным делам. Выступавший в самом начале совещания Цайцлер к концу его обычно исчезал. Штабная история сохранила плоский, но не ставший от этого менее правдивым анекдот: когда на начальника Генерального штаба находила «блажь» и ему вдруг хотелось узнать о положении дел на других аренах военных действий, он использовал богатейший арсенал трюков или прибегал к помощи преданных ему ординарцев, писарей и прочих «осведомителей». Так на самом деле выглядели взаимодействие фронтов и координация боевых действий, которые значили для испытывающей постоянный дефицит сил и средств Германии куда больше, чем для богатых союзников.

Вслед за военными выступали политики и промышленники. Шпеер высказывался по проблемам вооружений, а представитель МИД, это мог быть и сам Риббентроп, излагал «актуальные вопросы немецкой внешней политики», к сожалению, как таковой на тот момент уже не существовавшей и занимавшейся исключительно мелочами. После совещания подавали обед. Гитлер обедал только в избранном кругу с получившими особое приглашение гостями.

Вечернее совещание протекало по тому же сценарию, только продолжалось значительно дольше. Вечером больше говорили о политике, а дискуссии и дебаты плавно перерастали в пустопорожнюю болтовню. Когда большая часть приглашенных покидала зал для совещаний, Гитлер мог на несколько часов остаться в узком кругу особо приближенных лиц. Только здесь диктатор «оттаивал» и вел застольные беседы на всевозможные темы.

За те месяцы, что Роммель провел в штаб-квартире фюрера, он несколько раз пытался обратить внимание Адольфа Гитлера на реальное положение дел в Италии и неприглядную картину разложения высшего руководства страны. Однако сделать это было тем сложнее, чем более приукрашенную и искаженную картину рисовали в своих отчетах Министерство иностранных дел и лично фон Риббентроп на оперативных совещаниях в Ставке.

Благодаря барону фон Нейрату-младшему, 1-«а» армии «Африка», Роммель прекрасно разбирался в хитросплетениях геополитических интересов итальянского истеблишмента на Черном континенте. Представлявший МИД фон Нейрат конфликтовал с Риббентропом и полностью разделял точку зрения маршала, что «министр иностранных дел величайший простофиля за всю дипломатическую историю Германии». В одну из своих поездок в Ставку Роммель взял Нейрата с собой и после доклада о военном положении попросил Гитлера выслушать своего офицера. Фюрер благосклонно кивнул и с все возрастающим интересом начал вслушиваться в повествование фон Нейрата. Присутствовавший при этой беседе Кейтель стоял чуть позади Гитлера. Вдруг он замахал руками как ветряная мельница, давая понять Нейрату, чтобы тот немедленно прекратил доклад. Перед аудиенцией Кейтель настойчиво просил «не рассказывать фюреру ничего лишнего, кроме обычных новостей, и ни в коем случае не нервировать его…». На случай поползновений фон Риббентропа маршал пообещал Нейрату свое покровительство и защиту, так что штабс-офицер не дал сбить себя с толку.