От того, как она произнесла его имя, Андрей аж поплыл. Однако дальнейшие ее слова едва не заставили его рассмеяться вслух: что за сладкая идиотка! Ну ничего, ему же лучше. А ей — больнее. Он ведь и хотел сделать ей больнее, вот она сама же ему в этом и поможет.

— Правда, детка! Мы теперь всегда будем рядом!

И наглая рука смело нырнула под халатик. На сей раз Марина не стала изображать из себя недотрогу, вся подалась ему навстречу, задрожала. Но, вспомнив вдруг, что в любой момент могут заявиться родители, запротестовала не слишком активно, сама дико сожалея об отказе:

— Нет, Андрюшечка, не сейчас! Сейчас нельзя, родители вот-вот заявятся. Ты же не хочешь, чтобы они застукали нас за интересным занятием?

А сама не могла заставить себя оторваться от него: как же так, она ведь так долго ждала этого мгновения, так долго мечтала бессонными ночами о его безумных ласках, о его бесподобно длинных наглых пальцах. Ах, как обидно, когда вот он, совсем рядышком, и пальцы его, умелые и самоуверенные, уже проложили себе заветную дорожку.

— Миленький, родненький, умоляю — только не сейчас, — прошептала она, инстинктивно сжимая его пальцы…

— Когда? — нервно спросил Андрей. — Вечером?

— Нет, не сегодня. Завтра у мамы день рождения. Они вот-вот вернутся с базара, и мы будем готовиться к завтрашнему празднику. Зато завтра, часов в восемь, моего отсутствия уже никто не заметит.

— Пусть завтра, — с сожалением согласился Андрей. — Только учти, больше никакие отказы не принимаются. Договорились?

— О да, — мурлыкнула Маринка, прижавшись к Андрею в последнем порыве.

На следующий день, начиная с семи часов вечера, Андрей ждал Марину возле подъезда. Та, казалось, весь день не спускала глаз с циферблата, потому что, лишь только часы показали двадцать ноль-ноль, выскочила из парадного возбужденная и счастливая. Однако на улице бросаться в объятия Андрея не стала, постеснявшись любопытных соседских глаз. Больше того, даже такси позволила Андрею поймать, лишь отойдя от дома почти на целый квартал.

На сей раз Андрей отвез ее в городскую квартиру. Стандартная четырехкомнатная квартира, в стандартном же девятиэтажном доме, зато сам дом находился в центре города, аккурат неподалеку от кинотеатра 'Космос', где они и познакомились не так давно.

Обстановка в квартире была еще круче, чем на даче. Минимум мебели, максимум пространства. Однако от отсутствия привычного нагромождения мебели интерьер почему-то выглядел еще дороже. И впервые в своей жизни Марина увидела не обыкновенный одежный шкаф, а целую комнату, отданную под гардероб. Ух ты, здорово! Ну тогда конечно можно себе позволить не загромождать комнаты шкафами да стенками.

На журнальном столике в гостиной стояла коробка конфет, тут же, словно из ниоткуда, рядом с ней появилась запотевшая бутылка шампанского. Андрей открыл ее мастерски, без излишнего шума, без пенных брызг, лишь с глухим хлопком: рраз, и готово. Разлил в хрустальные фужеры:

— За тебя, малыш! Давай на брудершафт?

— Зачем? — искренне удивилась Маринка. — Мы же никогда и не были на 'вы'.

— Глупая, — улыбнулся Андрей. — После брудершафта положено целоваться.

— А-а, — уразумела Марина. — А мы разве не можем поцеловаться без повода?

— Опять же глупая! Без повода приставать к девушке — вульгарно. А так — самое комильфо.

Маринка развеселилась:

— Ой, Анрюшик, пристань ко мне! Ну пристань, а?

В глазах Андрея заиграли бесовские огоньки:

— А шампанское?

— Да ну его к черту, шампанское! Я его сегодня уже пила. Да и куда оно от нас денется?

— И правда, — согласился Андрей. — Куда оно, на фиг, денется?

Марина летала на крыльях любви. Сбылись мечты, она любит и любима. И ее избранник не какой-нибудь Федя Тютькин, ее избранник — Андрей Потураев, Андрюша, Андрюшечка. Самый красивый, самый замечательный, самый ласковый на свете.

С самого четвертого августа, материного дня рождения, они встречались практически ежедневно. Иногда Андрей вез ее к себе на дачу, иногда — домой, а иногда и сам приезжал к ней с самого утра, лишь только родители расходились по работам. Этот вариант Маринке нравился больше всего. Не потому, что никуда не надо было ехать. Все было проще и сложнее одновременно. Начать с того, что ради нее Андрюше приходилось встать ни свет ни заря, и это летом, в самые законные каникулы! А ведь, Марина это знала, Андрюшечка не любил рано просыпаться, для него это было самое настоящее испытание. А для того чтобы быть у нее уже в восемь часов утра, ему нужно было проснуться максимум в полседьмого. Это ли не подтверждение его к Маринке любви? А во-вторых, боязнь быть застигнутыми на месте преступления внезапно вернувшимися родителями настолько подхлестывала остроту ощущений, что и описать невозможно. Видимо, и Андрею подобная игра на нервах пришлась по душе, потому как все чаще они встречались именно на Маринкиной территории.

Единственным условием, которое Марина позволила себе поставить, было то, что никогда им не будут мешать посторонние. То есть что встречаться, скажем, на даче в присутствии Лариски и Вовчика Клименторовича или же еще кого-нибудь они не будут никогда. Заниматься 'этим' за компанию с кем-то — величайшая пошлость на свете, по Маринкиному разумению, и, как бы ни просилась Лариска с ними на дачу, Марина была тверда — у вас своя свадьба, у нас своя. И не путайте ваше непотребство с нашей высокой, но чистой любовью.