— Родная моя, любимая! Я такой дурак, ты простишь меня? Чего я ждал десять лет, мучился без тебя? Почему же сразу не кинулся на твои поиски? Ведь только с тобой мне было хорошо, только о тебе думал все эти годы…

Тома вырвалась из его страстных объятий:

— А знаешь, почему нам было так хорошо? Потому, что мне было наплевать на тебя. Потому что я отдалась не тебе, а себе. Я подарила себя себе на те две недели, я только о себе и думала, о своих ощущениях, о своем наслаждении. Мне было наплевать на тебя, понимаешь? Мне было плевать, хорошо ли тебе, что ты чувствуешь, что думаешь. Ты был никто и звали тебя никак. Я поехала с тобой только потому, что знала наверняка, что никогда тебя больше не увижу. Ты был всего-навсего инструментом для получения удовольствия! Потому-то мне и не было стыдно, потому и было плевать на тебя, на твои мысли и чувства. Понимаешь? А теперь ты явился в мою жизнь и хочешь, чтобы я была такая, как тогда? Не получится! Я всегда рядом с тобой буду чувствовать себя шлюхой, я никогда не смогу простить свою фривольность…

Аметист перебил:

— Ну что за чушь ты несешь?! Хорошо, пусть я был никем, пусть звали меня никак, пусть я был лишь инструментом для твоего удовлетворения. Но ведь ты его получила? Скажи честно, положа руку на сердце: еще хоть раз в жизни, хоть с кем-нибудь тебе было так хорошо, как со мной?

Тамаре нечем было ответить на этот вопрос.

— То-то, — продолжил Сашка. — По большому счету, ты для меня тогда тоже была никем, таким же инструментом для получения удовольствия. Пусть так! Пусть наше знакомство начисто лишено романтики, пусть все это было не слишком красиво. Но это не меняет того, что мы нашли друг друга. Пусть таким, не очень красивым способом, но нашли! Да, в тот момент я тоже был уверен, что никогда больше не увижу тебя, но я сожалел об этом! Пусть не сразу, но я понял, что люблю тебя. Понимаешь, люблю! И не надо обобщать, что все мужики одинаковые, и бабы одинаковые: это чушь! Все люди разные! Я пробовал найти тебе замену, я даже дважды женился, чтобы забыть тебя. Но не получается у меня тебя забыть, никак не получается. Потому что мне нужна только ты, потому что я тебя люблю. Люблю, и хочу, чтобы мы жили вместе. Для того и приехал! Я хочу, чтобы мы жили вместе: ты, я и Юра. Он мой сын, мы непременно должны жить вместе, ему же нужен отец. Ты не имеешь права лишать его отца…

Как только речь зашла о ребенке, в Тамаре проснулась мать:

— Еще как имею. В графе "отец" у него прочерк, так что твои поползновения насчет отцовства напрасны, он — мой сын. И только мой. Уезжай. Это мое последнее слово. Ты напрасно приехал.

Тамара

Обидно было до слез. И почему все так несправедливо? Почему она столько лет не может избавиться от подлого Влада, а Сашке оказалось достаточно одного ее слова? Вернее, не совсем одного, но все равно он быстро сдался. Очень быстро…

Нет, хорошо, что он все понял и не стал ей докучать со своей любовью. Да, ей действительно было фантастически хорошо с ним. Если честно и откровенно, положа руку на сердце, то себе-то уж она могла признаться, что счастлива в своей жизни была только те несколько восхитительных дней в Красноярске. Когда не надо было ни от кого прятаться, когда не надо было слушать бесконечные материны истерические оскорбления, когда не надо было ублажать Влада, захлебываясь от боли… Когда рядом был только Сашка, носивший ее на руках по всей квартире… А какими замечательными разноцветными фонтанчиками расцветали потолки в его спальне, когда он своими умелыми ласками забрасывал Тамару на седьмое небо удовольствия…

Как она могла забыть эти восхитительные дни? А ведь забыла! В это невозможно поверить, но она все эти годы искренне считала отцом Юрочки непутевого Влада! Чудеса памяти, да и только! Так вот почему она, совершенно инстинктивно, не позволяла Владу вторгаться в их семью, оставляя все эмоции, связанные с мерзавцем, за входной дверью. И все же… Разве можно вот так взять и забыть что хочешь? Или это из-за того стресса, когда она не помнила не только Сашку, но и себя саму не осознавала? Наверное, все-таки можно. Теперь Тома вспомнила, как, вернувшись из Красноярска, дала себе установку забыть о том, что с ней произошло в командировке. А вскоре случился тот стресс, и она действительно все забыла. Да так прочно, что ни лицо, ни голос Сашки не узнала, пока он не произнес, как пароль, ключевую фразу: "Красноярск, гостиница, машина"… Только тогда открылись самые дальние, закрытые когда-то на ключик, уголки памяти и она все вспомнила. Вспомнила, как ей было здорово с этим человеком, как безмятежно счастлива была с ним, как неоправданно распутно вела себя… Вспомнила и испугалась. Зачем явился он в ее жизнь через столько лет? Чего хочет от нее? Забрать сына от беспутной мамаши? Или просто опозорить на весь Хабаровск, как совсем недавно обещал ославить ее Влад? С чем он пожаловал, тот, который однажды принес ей радость и счастье материнства?

Сашка… Как давно это было… И как это было замечательно! Но именно во временности, в одноразовости и была вся прелесть тех дней. Ведь если бы она хоть на йоту, хотя бы теоретически, могла предположить, что еще когда-нибудь в своей жизни встретится с этим безбашенным парнем, их чудесные отношения были бы совершенно невозможны, исключены даже из помыслов! Сашка-Сашка, ну как же ты этого не понимаешь?! Даже если бы она и согласилась попробовать жить вместе с ним, из этого бы ничего хорошего не получилось. Она бы каждый день, каждую минуту чувствовала себя шлюхой беспутной. Она никогда в жизни не смогла бы забыть, каким образом они стали близки, как постыдно безоглядно оказалась она в его постели, как бездумно и безответственно подарила свое тело незнакомцу! Разве можно строить семью с таким грузом на совести?! Нет, нельзя, однозначно нельзя…

Юрочка, сынок… Какой ты уже взрослый, и какой же ты еще маленький! Как объяснить тебе, что это за дядя назвал тебя сыном? Какие слова подобрать, чтобы скрыть правду? Разве могу я открыть тебе страшную истину?

Когда-то давно, когда Юрочке было лет пять, наслушавшись бесконечных бабушкиных истерик и оскорблений, он спросил:

— Мама, а мой папа и правда кобель? Он что, такой же, как наш Полкан?

Полканом звали здоровенную дворнягу дачного сторожа. Полкан любил бродить по всем участкам и выпрашивать у дачников гостинцы. Вся округа называла всеобщего любимца "Наш Полкан", и только бабушка звала его "Чертовым кобелем". Как было объяснить ребенку, что кобели бывают разной породы: и собачьей, и человечьей…

— Нет, сынок. Это нехорошее слово. И пускай так говорит только бабушка, а мы с тобой так говорить не будем, ладно?

Попытка увести разговор в сторону не прошла. Ребенок упорно хотел знать больше:

— А папа?

— Сыночка, у нас с тобой нет папы… Так получилось. Потерялся наш папа… Давай больше об этом не говорить, хорошо? Зато у тебя самая лучшая мама на свете, правда?

Юрочка радостно закивал маленькой головкой, обхватил Тамару за шею тоненькими ручонками:

— Правда! Ты у меня самая лучшая на свете! Мамочка, я тебя так люблю, так люблю…, - ребенок замолчал, явно подыскивая сравнение. — Как нашего Полкана люблю!