“Да, жизнь – трудный объект, скрытный. Хотел бы даже сказать – противоречивый, с характером. Что бы я с ней ни делал, всегда все выходило иначе, чем я изначально представлял себе. Всегда случалось что-нибудь непредвиденное, не по моему разумению, не по плану. И тогда приходилось задумывать заново. В мягкой темноте глубинных шевелений, в которые я проникал, всегда оставалось что-то малое, ютящееся – то, что поспешно впитывалось куда-то и ускользало в неуловимой плавности… Одно могу сказать точно: жизнь требует к себе изощрений. Она на ходу приспосабливается, может предсказывать то, что к ней собираются применять, и опровергать то, что позволила о себе узнать. И тогда неизбежен тупик: познание переходит в борьбу, а борьба – в игру… Череда бесконечных притворств… То, что для нас многотрудный практический опыт, для нее – бодрящий стимул к развитию… Да, вот так, небрежным движением – взять и искоренить свои свойства, напрочь отказаться от части самой себя… Я всегда был дилетантом в наших отношениях. Я помогал ей изучать себя. В этих отношениях для нее обязательным было неравенство в ее пользу: я делал один ход, она – два; я ходил по правилам, по клеткам и линиям, она – без; в противном же случае, если я уличал ее, мне оставалось играть с самим собой. Я понял свою ошибку – я уловил ее правило”.

Cудьбы слов.

Они есть у каждого. У имен – самые невероятные.

Они складываются из деяний, которые связаны со словами, которые от них совершались. Это не образы, стоящие за лексическими значениями, это их роли, то, как они сослужили людям, чем стали, что дали или вобрали. Кроме того, что слова называют предметы, они сами – тоже сложившиеся предметы, малые и большие, твердые и расплывчатые, одноликие и многоликие, соседи, хищники, игроки, преступники. Возможно, Библия в этих сферах – огромный чан, в котором и над которым парит, роится большинство всех имен. Она – хранитель, поддерживатель, и она же ловушка.

Скорее всего, имена убийц – это глыбы.

Асимметричные, полые, с выпуклыми кратерными раструбами. Фобосы и деймосы. Раздутые останки заглотанного будущего с радиальными сечениями аорт – рельефно-затененными кольцами – фамильных историй бессмертия. В каждом из них – изъятые куски нас, нашего выхолощенного мира, отринутые наследия, начала начал, альфы и омеги, античности и атлантиды – альтернативные имена человечества, высокоэкологичные, лучшие. Скорее всего, имена убийц – это топонимы – знаковые столбы, табло, сигнальные указатели, неподъемные кладбищенские кресты – раскинувшие корневища, обросшие шлейфами. Светопоглощающие вещества, хламная поэзия подтекстового концентрата.

Во всех языках мира они самые послушные и тихие.

Они живут в этих языках, ловчась, прячась, бесхозные, и не могут раствориться, засаженные в именные указатели, застрявшие в ссылках, сносках и комментариях. Они готовы упоминаться всуе, быть второстепенными членами, писаться и произноситься с ошибками, двоиться, отражаться, искажаться, сокращаться, беспорядочно склоняться, перепутываться, рифмоваться, ложиться на музыку, выстраиваться по ранжиру, складываться в звенья, ступени, ярусы, карманные словари, записные книжки, домашние скороговорки, детские считалочки. Они рады заслоняться псевдонимами, объединяться в тезках, становиться кличками, прозвищами, ругательствами, давать начало фамилиям, терминам, понятиям. Они готовы ко всему, лишь бы их не упоминали по назначению – по первому, начальному, истинному смыслу, особенно всех вместе, в одном предложении, списке, ряду. Однокоренные части речи со свойством абсолютного отталкивания – несочетаемые, не допускающие друг друга – антагонимы. Независимые концепции антибытия, самостоятельные категории деноминативности. Отказники, ампутанты, замененные подделками ради спасения своих носителей, ради живительного забвения, разобщенности и обнадеживающего одиночества.

После каждого в их списке – нарастающий интервал молчания.

Здесь и мое имя. Здесь оно не стало моим. Отсюда оно не сложилось. Отсюда я остался неназванным.

Сначала мы сортируем настоящее -

нумеруем – чтобы практически ориентироваться в нем.

Для этого придумано летоисчисление. Затем, когда время переходит в категорию прошлого, наполняется содержанием и затвердевает, оно становится знаком, приобретает имя. Рождается история. Год первого ядерного взрыва, год первого полета человека в космос. Хрононимы – именные знаки прошлого. Помпеи, Хиросима, Освенцим – география времени, города истории.

Прежде мы проживали настоящее, понимая его.

По истечении, правильно прожитое и израсходованное, оно становилось ясной определенностью, послушно занимало свое место, укладывалось в соответствующей нише, цепи, вписывалось в скрижали. Физика благополучно усыхала в слово.

Теперь же настоящее, ставшее прошлым, по-прежнему непонятно, неустойчиво. Оно бродит, взаимодействует, смешивается, движется вместе с нами, не отставая. Оно по-прежнему непредсказуемо, смутно. Оно не согласно с придуманными ему именами. Оно разрушает их значения. Оно категорически против всей присвоенной ему природы.

Мы не знаем, где прошлое в очередной раз взбесится и даст просадку. Мы не можем из него выбраться. Мы не в силах предотвратить эти приступы и обмороки, научиться правильно, адекватно себя вести. Блуждающий эпицентр, зыбун, трясина.

Как понять время, у которого нет выраженных, постоянных признаков, которое лжет – теперь уже на каждом шагу? Новое и старое, новаторское и традиционное, необычное и надоевшее. Мы живем в нарушенной синхронии, в разладе, в разности скоростей соотносящихся, связанных, параллельных или последовательных процессов, в несовпадающих, непоспевающих, не соответствующих друг другу восприятии и осмыслении, причинах и следствиях. Никак не можем дожить в том, что хронологически давно уже пройдено. Никак не можем освоиться в месте, которое топчем – объятые и утянутые холостыми оборотами времени. А неисчислимые события настоящего, не вмешиваясь в судьбы, не задевая никого, то отскакивают от нас, то проскакивают мимо. И мы под диктовку этого непонятого, обманутого хода безудержно раздуваем их значения или, наоборот, безжалостно нивелируем. Нет объективности, нет законченности, нет правды.

Законы физики сильнее человеческих.

Но, оказывается, и их можно преступить. И тогда судит сама природа. А природа не разделяет индивидуальности, не играет по ролевым правилам и не признает страдательного залога. У нее виноваты все.

Столица соблазнов и азарта,

комбинат адреналина – Красный город.

Кубометры человеческих желаний. Паломничество, туризм. Газированные напитки, бисквит. Искатели острых ощущений истории. Контактные игры со временем. Конструирование событийности, провокации. Кунсткамера, досто-примечательность, чудо света, аттракцион. Индивидуальные карты предпочтений. Способы третьей степени человечности. Сыпной тиф, стерилизация, эмболия, гипотермия. Высшие пробы карболовой кислоты, лучшие формулы фенола и хлороформа, люкс-ампулы люминала. Глинозем, нефтепродукты, пудра. Сценарии, прейскуранты, меню. Воссоздание экстремальной реальности. Монтаж судьбы. Экскурсионные маршруты, информационные стенды, указатели. Колесо обозрения – барак-парфенон – дизель-сауна – иллюзион-печь. Паркетный цемент, ландшафтный дизайн, гипнотехника, акустические эффекты, климатическая поддержка. Гарантированное ощущение обреченности, безысходности. Процедурный сервис, квалифицированный сепсис. Введение в обморок, бред, агонию, кому. Сорта, качество, цвет, форма, размеры, сроки действия, руководства по эксплуатации – флегмон, экзем, бельм, грыж, гнид. Сертификаты на освоение оплаченного количества смерти. Патенты на приобретение статуса жертвы – поющей лошади, болотного человека, человека-протуберанца. Индульгенции. Частная собственность. Выбор и заказ номеров – 74233.