Если бы он застрял на дороге, всего-то и нужно было что дождаться утра в теплой машине — ведь чистят же эти дороги когда-нибудь, а тем более после метели. А чего дожидаться здесь? Когда кончится бензин? Зимин вытер пот со лба и угрюмо посмотрел по сторонам. Да нет же, не может быть! Он просто съехал с асфальта! Надо расчистить снег по колее, оставленной «девяткой».

«Девятку» он едва нашел: чокнутые мельники, посыпавшие землю снегом, превратили ее в сугроб. Зимин скинул снег с крыши и капота и принялся рыть дорожку дальше — по еле заметному следу машины. Призраки в серых саванах плясали фламенко, и обглоданные тлением подолы кружились и свивались в воронки; только вместо гитары ветер дергал морозные струны, натянутые в воздухе. Да и песня их была дурной, как у обкуренных лабухов.

Скоро на спине одеревенели мышцы — с непривычки. И так ли скоро? Зимин с трудом выпрямился, снова вытер пот и оглянулся: «девятка» скрылась в темноте и метели. Неужели он ехал по траве так долго и ничего не заметил?

Хотелось пить, и он решил вернуться к машине — хлебнуть воды и погреться. Хоть на спине свитер и промок от пота, голые руки ломило от холода.

«Девятку» снова замело, и пришлось почистить ее еще раз. Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя замурованным. Зимин сел за руль и включил мотор, подставив ладони под ток теплого воздуха из печки. Хорошо, что он утром заправился…

Ветер нетерпеливо стучался в стекло, словно предлагал снова выйти наружу. Лобовое стекло заносило на глазах — Зимин включил и выключил дворники. Только не хватало посадить аккумулятор… Минут через пять отогрелись руки, и он уже хотел продолжить поиски, как вдруг заметил нехорошее покалывание в ногах: да он же просто не заметил, что они замерзли до потери чувствительности! Черт, так ведь можно и без пальцев остаться! Мало того, что ботинки узкие, они еще и мокрые!

Еще минут пять он сидел, уткнувшись лбом в руль и вцепившись в него руками — и разве что не выл: ноги, согреваясь, болели невозможно. А когда поднял голову, в лобовом стекле было так темно, словно машину погребли в земле, а не под снегом. Но дворники справились: сквозь ставший прозрачным полукруг в лицо устремился рой маленьких белых бесенят.

Потом Зимин немного посушил носки и подумал, что надо взглянуть, что там за поворотом. Может, дорога? Или поле, с которого будет видна дорога? Предположение, конечно, наивное: с чего бы в поле вьюге быть тише?

Но не сидеть же сиднем в машине и ждать, пока кончится бензин или сядет аккумулятор!

Зимин решительно приоткрыл дверцу — она подалась с трудом, пришлось налечь на нее плечом. Да не может, не может снег сыпать с такой силой! Здесь что-то не так! Может быть, это сон? Зимин уже хотел ущипнуть себя за руку, но подумал, что замерзших ног во сне не бывает.

Он, слегка поколебавшись, поставил ноги в снег — после тепла это было противно.

Что-то изменилось. Веселая свистопляска призраков кончилась: они больше не водили хороводов — летели мимо, словно от неведомой опасности. И выли, выли — тонко, жалостно, щемяще. И невидимые ведьмы визжали не от восторга, а в предчувствии беды. И мчались прочь, оседлав свои невидимые метлы. Сонный лес проснулся и хлопал крыльями, как перепуганная курица, и тянулся ветвями вслед тем, кто, в отличие от него, мог летать. Ветер выворачивал суставы его сучьев — они трещали и неслись вслед невидимым ведьмам, но недолго: или падали в снег, или застревали наверху.

Зимин прикурил с трудом, повернувшись спиной к ветру, — огонек зажигалки гас даже спрятанным в ладонях. А ветер шептал в уши что-то непонятное и непристойное — и от его шепота по спине побежали мурашки. Ужас медленно полз из-за поворота, словно дымок занимавшегося пожара сквозь щель под дверью. И все вокруг и изнутри кричало: не надо туда, не надо! Кричало так громко, что на секунду ослабели колени. Зимин не нашел ни одной веской причины, чтобы остановиться.

Снежинки, как потревоженный осиный рой, с разлета впивались в щеки тонкими холодными жалами; мерзли уши и руки, но Зимин поднял шарф из-под воротника куртки и втянул руки в рукава, держа сигарету кончиками пальцев.

Нет, не ветер и не метель были надвигавшимся из-за поворота ужасом. Нечто огромное, ледяное и смертоносное шло навстречу Зимину: не иначе, сила, ведающая безвременной смертью и укорачивающая день. Мысль о безвременной смерти вдруг дохнула в лицо своим очевидным правдоподобием. Никто не знает, куда он поехал. Никто не станет его искать еще дня два или три… А если и станет — следы уже замело, к утру от них не останется даже намека. Не надо было выходить из машины… Потому что обратную дорогу к ней можно и не найти.

Он оглянулся: «девятки» не было видно. Но стоило повернуться к ветру затылком, нечто глянуло в спину: будто огонек оптического прицела остановился между лопаток. Оно катилось на него сзади, и не хватало сил взглянуть ему в лицо. Невидимые ведьмы заголосили как по покойнику и с воплями понеслись прочь — чтобы не смотреть на то, что случится.

Зимин медленно повернул голову в сторону чужого взгляда, ощущая себя маленькой и нагой букашкой под чьим-то сапогом.

Из снежной круговерти навстречу ему шел старик в рваном рубище. Он нисколько не напоминал кошмар, но ужас — детский, безотчетный, от которого язык присыхает к нёбу, а ноги делаются ватными и не могут ступить ни шагу, — взял Зимина за горло жесткими холодными пальцами. Каждому свое: кому-то старуха с косой, кому-то старик в рубище.