Полин — в курсе сердечных мук Эллин. Как-то днем она подбежала к сестре: вид ее был крайне озабоченный.

— Эллин, сегодня утром я видела кузена Филиппа. Я стояла на галерее, а он спал в своей спальне.

Галерея тянулась вокруг всего дома. Окна спален выходили на этот гигантский балкон.

— Полин, нехорошо подглядывать за спящими мужчинами. — Пауза. — А что он делал? Шептал мое имя?

— Ну вот видишь, я же говорила, тебе будет интересно! И потом, он не мужчина — он кузен. Окно на галерею было распахнуто, я подумала, что ему должно быть очень холодно, потому что он спал без ночной рубашки.

— Ах, Полин, молчи. Это нескромные подробности. — Пауза. — Так что? Он совсем был раскрыт?

— Я бы сказала так: не совсем.

— Ты иногда говоришь, как взрослая леди. — Негодующее выражение лица сменилось крайним любопытством. — А дальше что было?

— А я и есть взрослая леди. А дальше кузен повернулся на левый, нет, на правый бок. И на плече у него был рисунок, как у этих страшных индейцев, что рисует доктор Мид.

— Это называется татуировка, Полли.

— Я так и подумала, это татуировка. У кузена Филиппа очень мягкие волосы.

— Ты что, пробовала их на ощупь?

— Я достаточно воспитана, чтобы этого не делать. Их шевелил ветер. Если наш утренний бриз шевелит мужские волосы, значит они должны быть, как пух.

— Полли, у тебя талант рассказчицы.

— Это комплимент, переходим к делу. В момент, когда подул ветер, кузен Филипп еще раз повернулся направо.

— Но он уже лежал на правом боку.

— Вот именно. Теперь он лег на живот.

— Как нескромно.

— Конечно.

— Так долго подглядывать!

— Конечно, за это время с него спала простыня.

— О-о, Полли, ты все видела?

— Можешь себе представить, милочка, да!

— Ты не упала в обморок?

— Но он же не показывал мне рога. Он всего лишь открыл нечто другое.

— Полли, я затыкаю уши. Ты даже не покраснела. — Пауза. — А он как? ничего?

— Где?

У Эллин выражение лица оскорбленной добродетели. Полли смягчается.

— Ты знаешь, у него очень белая кожа.

— Это ужасно!

— Конечно. Моя рука по сравнению с его кожей…

— С его кожей, где?

— Ну, конечно же, у спины, дорогая.

— Где мои нюхательные соли? Ты сравнила свою ручку с его…

— Милочка, я сравниваю не мою ручку с его… а цвет кожи.

— С этого дня ты не выйдешь из своей комнаты днем ни на секунду.

— Только ночью?

— Не шути. Это у тебя от нервов. Кожа здесь не причем.

— Я тоже так подумала, что если протяну руку, то, пожалуй, дотронусь до него.

— О-о. Это право жены, моя девочка! Представляю, что ты пережила.

— Да, я тоже так думаю. Помнишь, как бабушка Робийяр рассказывала миссис Покасяьк, что застала своего будущего мужа в океане. Он купался как простой индеец. Бабушка сделала вид, будто не знает, что дедушка знает, что бабушка не знает, будто на дедушке ничего нет, и простояла на берегу два часа, любуясь закатом. Дедушка Робийяр был вынужден сидеть в океане до темноты и на все требования бабушки вылезти из воды отвечал, что здесь ему нравится. Он получил жестокую инфлюэнцу! Когда я смотрела в это утро на твоего кузена…

— Он такой же мой, как и твой, Полли.

— …то я думала, что судьба бабушки повторяется. Только я не собираюсь становиться его женой.

— Я тебя сейчас отшлепаю, Полли. Ты говоришь, как взрослая леди, и ты злишь меня!

— Я тоже подумала, что тебе это будет неприятно…

— Конечно, подсматривать за спящим кузеном…

— …что на моем месте не оказалась ты, и потому решила рассказать тебе все в подробностях и даже передать чувства кузена, за которым я подсматривала.

— Каким образом?

— Дай твою руку.

— Пожалуйста. Ай, зачем ты меня щиплешь?

— Чтобы ты почувствовала себя на месте кузена.

— Ты… его… ущипнула?

— И не просто, а изо всей силы.

— Ой, мне больно.

— И не за руку, а за то, что было доступно моему взору.

— О Боже!

— И убежала. А кузен застонал! Даю голову на отсечение, он подумал, что это ему послание свыше…

…Эллин вывели из сомнамбулического состояния крики бабушки Робийяр:

— Эллин, подали карету! Эллин, быстрее в экипаж! Мы можем опоздать на станцию. Пьер Робийяр не переживет, если встретит нас не в том поезде, который ожидает…