Мальчик опять подошел к окну и выглянул. Но отсюда ничего не было видно. Ворота сарая были закрыты, а за ним все было скрыто глубокой тенью.

Мишка лежал у стены сарая. Пуля попала в спину под лопаткой и прошла навылет. Он едва успел крикнуть. Солдат пихнул сапогом тело ребенка, и из маленького кулачка выпал ломоть хлеба.

— Хлеб принес, скотина, — сказал солдат и еще раз толкнул ногой безжизненное тело. — Хотели накормить бабу…

— Ишь, как подобрался, мошенник…

— Еще минута и передал бы… Я гляжу, что-то маленькое лезет, и уже у самой стены. Как прицелюсь…

— Меткий выстрел, — похвалил его другой, глядя на коричневое пятно, проступившее сквозь серую шерсть домотканой рубашки.

— Еще бы! Уж глаз у меня верный! А что с ним теперь делать? Оставить здесь?

— Подожди, зачем здесь? Давай бросим в ров.

Эта мысль обоим понравилась. Они схватили ребенка за ноги и потащили. Светлая голова колотилась о комья замерзшей земли. Солдаты раскачали тело и с размаху бросили в засыпанный снегом придорожный ров.

— Пусть тут лежит. Интересно, откуда он притащился.

— Капитан завтра расследует. Хотя черта тут узнаешь… Вся банда стоит друг за друга и молчит, как проклятая.

— Не беспокойся, наш капитан уж развяжет им языки!

— Пора бы. Я тебе прямо скажу, страшно здесь.

Высокий солдат оперся о винтовку и внимательно всмотрелся в лицо товарища. Но, видимо, не заметил в этом круглом лице с вздернутым носом ничего подозрительного.

— Страшно… А как хочется вернуться домой. Моему Михелю весной кончится десять лет… Два года его не видел, подумай, два года…

Второй сочувственно покачал готовой.

Они ходили взад и вперед перед домом, где помещался кабинет Вернера. В окнах горел свет. Канцелярия работала.

— Который теперь час? Пора бы нас сменить.

— Еще полчаса.

Холод давал себя чувствовать все сильнее. Высокий немец чувствовал себя еще сносно, его голова под пилоткой была укутана шерстяным платком. Но низенький отчаянно тер руками уши.

— Как эти люди здесь живут? Всегда тут такие морозы?

— Откуда я знаю? Наверно, всегда… Да им что, дикари…

— Видал радугу?

— Видел.

— Что это означает?

Высокий пожал плечами.

— Что ему означать? Должно быть, у них бывает зимой радуга.

— Возможно, — согласился низенький, дыша в ладони, и беспокойно оглянулся.

— Что там?

— Ничего, так смотрю.

Через минуту оглянулся и высокий и сам выругался от злости. Они уже знали по опыту, что, стоит только раз оглянуться, потом уже так и тянет посмотреть еще и еще раз и от этого охватывает все больший и больший страх.

Не сговариваясь, они ограничили свою прогулку несколькими шагами вдоль дома и обратно.

Дверь открылась, их шли сменять.

— Кто стрелял? — спросил фельдфебель.

— Я, — вытянулся высокий солдат. — Арестованной хотели передать сквозь щель хлеб.

— И что же, Рашке? — заинтересовался фельдфебель.

— Я попал в него, какой-то мальчишка, видно, кто-нибудь из соседей подослал.

— Где он?

— Мы бросили его в ров.

— Ну, пойдем, посмотрим.

Все трое отправились ко рву.

— Вот здесь, — показал рукой Рашке. Фельдфебель нагнулся ко рву.

— Здесь ничего нет.

— Как ничего нет? — рассердился солдат. — Франц, ведь мы его здесь бросили?

Фельдфебель подозрительно всмотрелся в их лица.

— Послушайте, это еще что за история?

— Господин фельдфебель, клянусь вам, ведь и свидетель есть, вот тут мы бросили мальчишку, вот посмотрите, тут! — обрадовался он, заметив на снегу небольшое пятно крови.

Фельдфебель покачал головой, внимательно осматривая место.

— Полезли в ров, все следы затоптали… Хорошо вы караулили, нечего сказать! Кто-то из-под носа у вас утащил труп. Если он вообще был, — прибавил он строгим голосом.

Фельдфебель направился к сараю. Большое пятно рыжело на снегу, рядом лежал ломоть черного ржаного хлеба. На твердом снегу вырисовывались следы детских ног, прошедших по чистому, незатоптанному сугробу.

— Вот здесь… а потом мы сволокли его в ров… Вот посмотрите, виден след.