Махнув рукой в варежке, она исчезла в парадном, а мы еще долго стояли у дома, где жила девушка, которую не интересовали кражи и налеты, засады и перестрелки, которая не подозревала, что где-то сейчас готовится к очередному преступлению знаменитый бандит Яков Кошельков, тот самый Кошельков, на поимку которого через две недели будут брошены все силы уголовного розыска. Мы шли по пустынным улицам, в лицо нам бил снежной крупой холодный ветер, а с неба светили звезды.

Это произошло вечером ровно через две недели после посещения нами «Червонного валета». И это событие сразу же отодвинуло и музыку, и Сенину неудачную любовь, и наши увлечения литературными диспутами…

В уголовном розыске по ночам всегда дежурила специальная группа — ответственный дежурный, инспектор, субинспектор, два агента и несколько красноармейцев из боевой дружины. Ответственным дежурным был в тот вечер Мартынов, но он не спал уже две ночи и поэтому, устроившись в прилегающей к дежурке комнате, наказал будить себя только в случае чрезвычайного происшествия. Заменял его Сухоруков, который числился инспектором. Помимо него дежурили я и Сеня Булаев.

На днях наш новый завхоз раздобыл грузовик великолепных сухих дров, и стоящая посредине комнаты буржуйка румянилась своими чугунными боками. Было не только тепло, но даже непривычно жарко. Сеня снял валенки и забрался на диван с ногами, а Виктор отстегнул ремни и стащил с себя гимнастерку.

— Вот так бы всю ночь без происшествий! — мечтательно сказал Сеня.

И не успел он договорить последних слов, как зазвонил телефон.

Виктор снял трубку.

— Ответственный дежурный по уголовному розыску инспектор Сухоруков слушает, — сказал он. — Что?… Не слышу, громче!… Да, да…

Я увидел, как обращенная ко мне щека Виктора побелела, и понял, что произошло что-то страшное.

Виктор повесил трубку на рычаг и встал.

— Ты что, Витя?

— Час назад бандиты напали на Ленина.

— Жив?

— Не знаю…

— Почему не спросил?

— Побоялся… — совсем по-детски признался Виктор.

Сеня подскочил к телефону, схватился за трубку.

— Барышня! — закричал он. — Соедините меня с дежурным МЧК! Откуда я знаю, какой номер?! Да некогда мне смотреть… Посмотрите у себя! Соединяете? Давайте, жду! Паснов? Что с Владимиром Ильичем? Я не о том. Ранен? Нет? Ладно, будем ждать… Жив! — крикнул Сеня, оборачиваясь к нам. — Ни одной царапины!

Он расстегнул куртку и вытер рукавом покрывшееся испариной лицо.

Через несколько минут в дежурку уже входил Медведев.

— Ограбление совершила банда Кошелькова, — сказал он, не раздеваясь. — Приметы полностью совпадают. Видимо, там еще были Сережка Барин и Ефимыч. Сухоруков!

Виктор вытянулся.

— Вот приметы машины. Немедленно сообщите о них по районам, а после этого отправляйтесь под арест: в таком виде дежурство не несут.

— Слушаюсь.

— То же относится и к вам, Булаев.

Медведев отдал несколько распоряжений и кивнул мне:

— Поехали!

Во дворе нас ждал лимузин. В него с трудом втиснулись Медведев, я и три красноармейца.

Вон как обернулась моя оплошность! Ведь если бы я тогда задержал Кошелькова, ничего бы не было. Ничего! А теперь… Страшно было подумать, что жизнь Ленина висела на волоске.

Ленин… Впервые я его увидел на первомайской демонстрации в 1918 году. Мы были втроем: Виктор, Груздь и я.

Холодное пасмурное утро. Стройные ряды латышских стрелков, отряд из бывших военнопленных. Обнажив головы, проходят красноармейцы мимо могил павших за революцию к Спасским воротам, а оттуда к Ходынке. Над Красной площадью — одинокий аэроплан, белыми птицами кружат сбрасываемые с него листовки. Рядом с трибуной — автомобиль турецкого посланника; посланник не потрудился выйти из автомашины. К чему?

Но вот на площадь широким потоком хлынули люди. Красные знамена, транспаранты, лозунги: «Даешь мировую!», «Да здравствует власть Советов!», «Мир хижинам — война дворцам!». Суровые, истощенные лица улыбаются. Отцы и матери высоко поднимают на руках детей.

«Ле-нин! Ле-нин!» — гремит над площадью. И кажется, что этот крик многотысячной толпы пугает турецкого посланника, он быстро, по-птичьи начинает вертеть шеей. И вот уже его глаза обращены туда же, куда устремлены тысячи глаз демонстрантов, — он смотрит, не отрываясь, на Ленина… «Да здравствует всемирная Советская республика! Смерть капиталистам!» Молодой звонкий голос уверенно запевает: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!» Песню подхватывают. И грозно несется, вздымаясь к небу, знакомая мелодия: «Мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем».

«А я думал, что Ильич ростом повыше», — говорит Виктор.

«Мал золотник, да дорог, — отзывается Груздь. — Видал, какой лобастый?! Голова! Милиены книг там вместились. — И тут же с беспокойством добавил: — Зазря только он в пиджачке… Так и простыть немудрено!»

О том, что он видел Ленина, Груздь потом часто рассказывал Тузику. «Такой человечище раз в тысячу лет рождается, никак не чаще, — говорил он. — Все насквозь видит: где революционная ситуация, а где империалисты хотят подгадить. Ильич — это Ильич, нам, пролетариату, без него никак нельзя. Понял?» — «Понял», — подтверждал Тузик. «То-то же! Накрепко запомни, что Ленин обо всех нас в общем и о тебе в частности, если рассуждать диалектически, сердцем изболелся и на последний бой с мировой буржуазией пролетариат ведет. Вождь, одним словом!»