— Температура у тебя. За тридцать девять, факт. На вот, анальгин пожуй. Других лекарств нет.

Сую в рот сразу две таблетки. Анальгин горький, как хина, и от этой химической горечи сразу сводит желудок. Температура — это очень плохо. Надо искать людей. Тут, в предбаннике Ваханского коридора, вероятность напороться на наши части минимальна. Душманы, вроде, тоже сюда не заходят. Зато полным-полно контрабандистов. Запретный промысел — носить по горам через границы разный товар — местные жители освоили в незапамятные времена. Границ тут хватает. Налево наш Таджикистан, направо — Пакистан и Индия, прямо — Китай.

Солнце исчезает. Мы спускаемся с перевала практически в полной темноте. Язык ледника с этой стороны очень короткий и вскоре под ногами начинают шуршать мелкие камешки. За время спуска я дважды ложусь и отдыхаю. Сил совсем не осталось.

Ночуем на обочине той самой дороги, что видели сверху. Анальгин на какое-то время сбивает температуру, но к утру она поднимается снова. Первые лучи солнца, брызнувшие мне в глаза из-за гор, я встречаю с невероятным облегчением. У меня появилась навязчивая идея, фобия — я боюсь умереть ночью. Точнее, не так: в голове засела мысль — если я умру, то именно ночью. Ночь — время зла. Я сижу на укатанной щебенке и вслух рассуждаю об этом. Свет — добро, тьма — зло. Куда прячется зло днем, когда светло? А где скрывается добро ночью? Я убежден — найдя ответы на эти вопросы, я раскрою главную тайну мироздания.

Нефедов щупает мой лоб, качает головой.

— Похоже, у тебя все сорок. Анальгина осталось семь таблеток. Давай сразу три штуки — и пойдем.

Я слышу профессора и понимаю, о чем он говорит, но мне его слова кажутся неважными и ненужными. По крайней мере, от той проблемы, которую решаю я, они отстоят очень далеко.

Жую анальгин. Внутренняя дискуссия о добре и зле, занявшая все мое сознание, начинает потихоньку сдуваться, исчезать и вскоре голова проясняется. Я обливаюсь потом. Жар спадает.

— Идти можешь? — спрашивает Нефедов.

— Куда?

— Эта дорога, — он указывает на укатанную щебенку под ногами, — судя по всему, то самое неизвестное ответвление Великого Шелкового пути, по которому в свое время прошел Марко Поло. Потаенный тракт. Он ведет в Китай мимо легендарной горы Буй-сар, которой поклоняются местные.

Пытаюсь встать на ноги и вижу машину, грузовик. Он выруливает из-за скал и мчится прямо к нам, звеня, грохоча и посверкивая включенными фарами. За грузовиком тянется широкий пыльный шлейф.

— Шашпай [2] , - непонятно говорит Нефедов и поднимает руку. Этот жест известен каждому водителю на любом из континентов.

Грузовик тормозит. Облако пыли догоняет его и накрывает нас. Когда пыль оседает, из кабины высовывается носатый афганец с пышными усами и весело кричит:

— Ассалаам алейкум! Чиз хэвли [3] ?

Нефедов важно кивает, мол, понял, и не спеша отвечает:

— Ташакур, кха. Чарта зи [4] ?

— Мофсар, маже малум нахст [5] , - продолжая улыбаться, мотает головой афганец.

Он говорит на ваханском. Я его почти не знаю. Пушту, похоже, не понимает, — скрипит зубами Нефедов. — Попробовать на фарси?

И профессор кричит, подкрепляя свои слова обильной жестикуляцией:

— Салам, дуст! Шамо ба забан фарси [6] ?

— Кан аст [7] , - кивает водитель.

Ну и слава аллаху, — улыбается Нефедов.

Он вступает в длинные переговоры с афганцем. Я не понимаю ни слова и только по выражению лиц и интонации могу догадаться, что чаша весов склоняется то в одну, то в другую сторону. Наконец мне это наскучивает и я начинаю разглядывать грузовик, благо пыль окончательно осела и теперь можно рассмотреть это удивительное средство передвижения во всех подробностях.

Когда-то это действительно был ЗИЛ-130. Но местные умельцы, руководствуясь своими представлениями о прекрасном, потрудились над машиной, сотворив нечто невообразимое.

Высокие борта кузова раскрашены в яркие цвета и увешаны всевозможными подвесками, цепочками, колокольчиками и медными бляшками. Над кабиной торчат флажки, мусульманские полумесяцы, перевитые золочеными шнурами. Решетку радиатора венчает чеканка с изречением на арабском, наверное, что-то из Корана. Сама кабина тоже задекорирована подвесками и бляшками до полной неузнаваемости. На дверцы приклеены афиши индийских фильмов. Узнаю героев «Мести и закона» и «Зиты и Гиты». Капот укрыт куском пестрого ковра. Все это сверкающее великолепие покрыто слоем пыли и грязи.