По спине пробежал холодок. На глаза навернулись непрошеные слезы. Девушка с малых лет ходила с взрослыми в ближайшие леса и знала в них каждую тропку, тем более у самого дома. Но сейчас она терялась, куда идти. Казалось, что туман становится все плотнее, сжимается непреодолимым кольцом. И действительно — теперь каждый шаг давался с огромным трудом, стало тяжело дышать. Девушка обняла себя за плечи и пронзительно закричала. Звуки потонули в вязкой белесой вате и не вырвались за пределы леса.

Никто в деревне и подумать не мог, что совсем рядом от ужаса бешено бьется одно сердечко, а его хозяйка закрывает глаза и медленно погружается в холодное беспамятство. Все родные давно мирно спали. Беглянка тайком выбралась из дома и пробралась за околицу. Она так делала уже не в первый раз. И всегда все оборачивалось удачно. Что может быть плохого в том, чтобы тихо посидеть, помечтать?..

Как самое большое в мире сокровище, ее доставили в земли Радужных Мостов. К тому времени девушка уже пришла в себя, хотя все равно не могла двигаться. Она плыла над землей в густом тумане, который превратился в облако, а рядом то и дело мелькали неясные маленькие тени. Они кружились, то пропадая, то вновь появляясь. Волшебство превращалось в кошмар. Все страшилки, предупреждения и наставления, самые безумные слухи — всё это одновременно всплыло в сознании девушки, норовя свести с ума. Паника нахлынула жестоким пронизывающим до костей вихрем. Он срывал последние теплые воспоминания и уносил их прочь, оставляя взамен лишь липкий страх и отчаяние.

Не за что было больше цепляться. Не стало привычных ориентиров. Мир превратился в белесое размытое пятно и теперь растекался перед ее взором, чтобы больше никогда не обрести прежнюю четкость.

Она долго плыла по какой-то спиральной лестнице, опускаясь все ниже и ниже в бесконечном каменном мешке. За спиной слышались тяжелые шаркающие шаги и иногда голоса — низкие, рокочущие. Было очень холодно, тело сотрясала дрожь, но девушка оставалась лишь безучастным сторонним наблюдателем, находясь в заточении собственной плоти. Разум — живой и напуганный, кричал, что было сил, но с губ не срывалось ни малейшего шепота.

А потом она увидела их… Огромные, сгорбленные, с длинными руками почти до самого пола, они были облачены в мешковатые подобия платьев — наскоро сшитых из множества самых разных обрезков. На их приплюснутых лицах застыло выражение тупого отрешения. За мутными выцветшими глазами не было видно ни личности, ни разума. Они выступали из темноты — пугающие и отталкивающие.

«Глаза не людей, а растений», — думала пленница, моля богов подарить ей, если не спасение, то хотя бы быструю, безболезненную смерть. А еще — чтобы погасли ненавистные огоньки, которые порхали за спинами мучителей.

Но боги остались глухи к отчаянным просьбам. А, может быть, они просто не считали нужным заглядывать в глубокие потаенные схроны, возведенные нелюдями.

— Хороший кусок молодой плоти, нежное мясо, прочные кости, — раздался над головой бесцветный шепот. — Нет, не Пастырем, ты станешь Обращенной, — голос будто спорил сам с собой. — Да, ты очень хороша.

Девушка почувствовала прикосновение жестких длинных пальцев. Они грубо исследовали ее тело, оценивали, словно скот на ярмарке.

— Крепкая плоть, вкусная плоть… Жаль, что нельзя попробовать. Много воды, много сил. Да, ты дождешься новое Семя…

Услышав последние слова, несчастная даже дышать перестала. В горле встал противный комок, сердце бешено заколотилось, норовя вырваться из тесной груди. В голове метались обезумевшие мысли. Надо было бежать, кричать, делать хоть что-нибудь, но не лежать бессловесным куском сжавшейся от страха плоти. Но девушка смогла лишь заплакать. Даже не разреветься — всего две тоненькие струйки проложили себе дорогу по бледным щекам и убежали куда-то вниз, теряясь в туманной белизне.

— Может быть, немного попробуем? Она и так сильная, — на этот раз голос звучал с боку.

— Сильная, смогла противиться оцепенению, — снова говорили у изголовья. — Она та, кто сможет ждать долго… очень долго. Нельзя пробовать. Больше нет времени, пора приступать…

Девушка услышала, как рвется ткань ее платья. А потом что-то острое впилось в кожу сразу в нескольких местах и начало ввинчиваться, проникая все глубже и глубже. Нестерпимая боль стремительно заполнила собой рушащийся исчезающий мир. Она сделалась единственной хозяйкой положения и еще долго не отпускала несчастную в сладкое желанное небытие.

Вивьен еще долго сидел, не в силах пошевелиться. Он смотрел на недвижимое тело Обращенной и не мог разобраться в собственных чувствах. В голове творилось черт знает что. Бардак или помойка — вот были лучшие определения царившей там сумятице.

Боль в груди никуда не делась, редкий кашель не всегда обходился без новых капелек крови, стекающих по подбородку. Руки ломило не то после падения, не то после знакомства с живыми колоннами и их щупальцами. Все случившееся должно было вызывать неприязнь к лежащему рядом существу. Вивьен и испытывал эту неприязнь. Но не так, как следовало бы. Он не мог отвязаться от мысли, что где-то там, за искореженным телом и сознанием, все еще жила та испуганная девчонка, которая наивно высматривала падающие огоньки и мечтала о большом городе. Жила и теперь освободилась. Освободилась ли? Или она навечно связана с жестоким созданием, не имеющим понятия о сострадании?