О крепостном мальчишке болела голова у знатного вельможи... Но так и не решался он поставить последнюю точку стать мужем Параши перед Богом.

Он знал, как это для нее важно.

«Дальше тянуть некуда», – говорил он себе каждый день. И каждый день откладывал на завтра. Где взять сил? Храбрости? Хоть бы она настояла, подтолкнула. Нет, ничего не требует кроткая Пашенька.

Николай Петрович отправился к митрополиту Платону, своему духовному наставнику и другу. Благословение на брак владыка дал тут же:

– Жены более достойной, чем Прасковья Ивановна, желать вам не могу. А голос... Голос божественный.

– Не поет. Чахотка в крайней степени.

– Будем молить о чуде.

– Чудо однажды произошло, когда поднялась она после полугодовой болезни. Но я, как Орфей, снова вверг ее в ад по собственной слабости.

– Вас терзает вина?

– И вина тоже. Но мне... Мне хочется доказать свою любовь той, которая одна в этом мире любит меня бесконечно и бескорыстно. Снять с нее грех прелюбодеяния, для нее непосильный. Представить ее перед Господом своею женой.

– Любовь и сострадание – одно. Вы любите ее истинно. Женитесь. Удары счастья многих поднимали со смертного ложа. Однако свет... Император Павел... Если бы я в силах был ему советовать... Но на монарха имеет влияние католический орден, патер Губер, православная же церковь для него – не авторитет. Вы же с Прасковьей Ивановной имеете православное чувствование с его глубинами самопожертвования. Вас не поймут.

Митрополит задумался. И вдруг в его облике появилось что-то озорное. Это совершенно не сочеталось с его торжественными церковными одеждами! Николай Петрович знавал его и таким, почти светским. Именно в подобные минуты бывал он особенно мудрым, милым, доступным.

– Будьте осторожны, Николай Петрович. И за меньшие провинности, чем брак с крепостной, император ссылал дворян в Сибирь. Есть обходные пути... Они связаны с лукавством, но Бог простит ложь праведную, ложь во имя любви.

– Что сделать? Как?

В глазах владыки зажглись азартные искорки. Он трижды перекрестился:

– Я по случаю видел не раз, как жениху либо невесте подправляли родословное древо, пририсовывая побеги и обрубая ненужные ветви. Людское дело, грешное, но...

Николай Петрович благодарно приложился к пухлой холеной руке.

– Любовь долго терпит, любовь никогда не престает, – посерьезнел митрополит Платон. – Я попрошу священника из прихода Симеона Столпника, что за Дехтяревым огородом. Он обвенчает вас... негромко. Побудьте супругами в этом мире. Благословляю вас еще раз...

Из всех своих управляющих граф выбрал явного плута и казнокрада. Не глядя ему в глаза, приказал:

– Подними старые ревизские списки, а также указы о прикреплении беглых крестьян к шереметевским землям после войны. Найди предка Прасковьи Ивановны. Слыхал я от стряпчего Малиновского, что знатного шляхтича Якуба Ковалевского по ошибке в крепостную неволю записали... Из дворянина сделали крестьянина, из Ковалевского – Ковалева. Восстановить все надо. Понял? Свяжись со стряпчим.

– Как не понять? – ответил наглый мужик. – Так точно и будет, дайте срок.

– Скоро надо.

– Денег, конечно, не жалеть?

Граф не ответил.

«Венчается раб Божий Николай с рабой Божьей Прасковьей...» Небольшая церквушка, но и она почти пуста. На одной стороне актеры и актрисы, на другой – родственники Параши.

«Имеешь ли волю благую и свободную взять себе в жены Прасковью, по отцу Ковалевскую?»

Подружки переглядываются, смотрят на Парашиного отца. Изумрудова не сдержала зависти:

– Гра-а-финя, госпожа Ковалевская. Да батька ее Ковалев, потому как и сам деревенский коваль, и дед кузнецом был. А она, его дочь, – дворянка? Ха-ха, отчего не спешат поздравлять родственнички, Долгорукие и Разумовские?

– Тише, Анна.

Не унимается:

– Пигалица, а своего добилась-таки.

Шлыкова обрывает ее:

– Брось, Анна. Чего добилась-то? У аналоя на ладан дышит.

– Будто другие барина не тешили. Чем эта лучше? Даже платья себе не заказала. Уж я бы на ее месте...

– Она не ты, это верно. И ты – не она...

Шепотом, но говорят, говорят подружки.

– Ох, Анька! У Парашеньки одна корысть: предстать перед Господом женой – не полюбовницей. Душа у нее богобоязненная.

– Смотри, смотри, священник венцы путает. Кольцами обменялись. Супруги теперь...

У выхода из церкви ребятишки, Парашины ученики, громко и радостно закричали:

– Карету! Карету Прасковье Ивановне! Графине!

Граф не сдержал внезапного испуга:

– Да тише вы!

И чтобы замять неловкость, приказал одарить всех леденцами.