— Что это вы нахохлились? — сказал он. — Садько, ты чего разошелся? Бучма, принеси ведро воды, мы разольем этих петушков. А тебя, хлопец, я впервые вижу, — перевел он пристальный взгляд на Охнаря. — Новенький?

Было что-то привлекательное в этом плечистом, юношески уверенном восьмикласснике с темным пушком над толстыми губами, в его ломающемся баске. На его груди блестел комсомольский значок.

Охнарь тихонько разжал кулаки.

— Новенький, — ответил за него Опанас Бучма.

— Со старыми дырками, — буркнул Охнарь.

— Вот он тут захватил доску… — возбужденно начал объяснять чубатый шестиклассник, который хотел броситься на Охнаря. — Захватил доску, оттер Мыколу Садько, ну и…

— И вы решили всем классом устроить ему встречу? — насмешливо перебил восьмиклассник. — За честь своего «мундира» испугались? Это испанские гранды… разные там гасконские дворяне любили драки устраивать. Косо на них кто посмотрит, не такое перо на шляпу прицепит, они — за шпагу и давай дырявить друг друга. Если ж кому из вас некуда силы девать, пускай дрова для школы поколет.

Класс притих, однако напряжение не спадало.

— Так он, — не сдавался чубатый и показал на Охнаря, — схватил Садько за нос и… того…

— Это я, чтобы он рубаху не замарал, — невозмутимо сказал Охнарь. — А ты б догадался да платочек ему подал.

— Почему за нос? Какой платочек? — не понял восьмиклассник. — Объясни-ка, пожалуйста, Опанас, все толком.

Опанас Бучма своим ровным, четким голосом стал рассказывать, что произошло в классе.

Вдруг послышался хохот. Все повернули голову. У стены, схватившись руками за живот, стоял морковно-рыжий, густовеснушчатый и курносый паренек Кенька Холодец и заразительно хохотал.

— А здорово новичок-то… за нос… за нос… — с трудом выговорил он, затряс головой и всхлипнул. —

— Ка-ак он Садько ловко… Садько и рукавом подтерся… мол, спасибо… Ох и… и… и… здо-рово!

И Кенька опять захохотал так неудержимо, что, глядя на него, невольно заулыбались и другие ребята.

— Во-он в чем дело, — сказал восьмиклассник, тоже улыбнулся и положил свою большую руку на плечо Опанасу. — Новичок, конечно, неправ. — Он вновь поглядел на Охнаря. — Что тебе, места было мало на доске? Бери мел да и рисуй рядом, а зачем хамить? Вы, ребята, должны своего нового товарища научить вежливости — только не кулаками. Среди вас комсомольцы есть, небось сами должны знать, как действовать… Драка-то не состоялась? Ну, чем- нибудь другим займитесь.

Словно прошла туча и выглянуло солнце: стало светлее и легче дышать. Ребята задвигались, разбрелись кучками по классу. Из коридора кто-то увлек восьмиклассника: «Вожатый! Шевров! Тебя Полницкая зовет!» Тот еще раз весело поглядел на ребят, кивнул им и ушел. В шестом «А» поднялись оживленные толки о стычке с новичком, которая теперь неожиданно получила комическое освещение. Наиболее задиристые ребята, блюстители чести «классного мундира», все еще стояли на том, что после уроков новичка надо проучить: факт остается фактом, он сам нарывается. Основная масса школяров совсем не хотела ссоры и склонна была забыть это происшествие.

— Слышали, что вожатый сказал? — проговорил Опанас Бучма. — Давайте сознаемся, товарищи: мы были неправы. Ведь получилось прямо как у Тараса Бульбы с Остапом: «Здорово, сынку. А ну, давай на кулаки». Вот если новичок и дальше будет заноситься — дело другое.

В классе репутация Охнаря установилась твердо: за ним бесспорно признали смелость, находчивость и даже силу, — пусть он ее и не показал. И хотя в товарищество Охнарь вошел как равный, а над его неудачливым противником потешались, он почувствовал, что класс сплочен и ухо держать надо востро — живо обратают. Видимо, Садько не был общим любимцем, иначе бы Леньке не спустили с рук эту выходку.

Сконфуженный вконец Садько пробормотал что-то наподобие: «Погоди, я тебе еще покажу» — и стушевался в толпе.

— Молодец, новичок, — раздался позади Охнаря девичий голос. — Не испугался. Я люблю смелых.

Он повернул голову и увидел озорные карие, с рыжими искорками глаза, довольно большой смеющийся рот, резкие темные брови, пышную белокурую, словно выгоревшую на солнце, косу, перекинутую небрежно на грудь. Открыто и с любопытством глядя на него, девочка проговорила:

— И рисуешь ты хорошо.

Девочка была его роста, лет четырнадцати, не худая и не полная и, по-видимому, очень подвижная. Ее простенькую клетчатую блузу с белым отложным воротничком, красным галстуком в талии перехватывал кожаный поясок. Синяя сатиновая, в сборках юбка до колен открывала сильные ноги в желтых зашнурованных ботинках.

Смерив одноклассницу пренебрежительным взглядом, Охнарь ничего не сказал. Ему, конечно, польстили похвалы, но он совершенно был уверен, что во всех столкновениях с «мамиными детишками» победа будет на его стороне, и считал излишним радоваться.