— Веером! — закричал Леоне. — Быстро из каре рассыпались веером! И передавайте мяч вдоль цепочки!

Он быстро догнал убегающего с мячом, отобрал и перекинул партнеру.

— Пас!

— Пас!

Вот снова мяч возвратился к Леоне и в прыжке с поворотом, обманывая соперника, он послал мяч в воображаемую цель.

— Вот здорово! — закричали ребята. Но Леоне уже направлялся к Розмари.

— Еще! Покажи какой-нибудь трюк еще! — кричали сзади.

— Нет, нет, ребята, — обернулся Леоне. — Вы уже проиграли.

Розмари хлопала в ладоши.

— Ну как, тебе понравилось? — спросил он, подойдя поближе.

— Вообще-то неплохо для учеников пятого класса.

— А-а, тебе кажется, что я не смогу играть за шестой? — ответил шуткой на шутку Леоне.

Они решили оставить машину у гаража и дойти до ее дома пешком, ведь он был всего в десяти минутах ходьбы. Они шли обнявшись. «Наверное это и есть счастье», — думал Леоне, Сновали машины, спешили прохожие, снег таял и с грохотом сползал с крыш. Они почти подошли к ее дому, когда Розмари вдруг остановилась и посмотрела ему в лицо.

— Что-то не так? — спросил Фрэнк. — Ты, по-моему, не очень счастлива? В чем дело?

— Я уже скучаю по тебе.

— Мне кажется, настанет день, когда ты будешь молиться, чтобы меня рядом не было, — попытался пошутить Фрэнк.

Но Розмари была все также печальна.

— Не верю, — сказала она.

— Поверишь, — улыбнулся Фрэнк, касаясь губами ее волос.

— Во сколько тебе надо возвращаться?

— Я могу и не возвращаться, — сказал Фрэнк.

— Ты все шутишь.

— Совсем нет. У меня есть деньги, остались от продажи того голубого «крайслера», который мы делали с Томом. Мы можем бежать на юг, во Флориде у меня много знакомых парней.

Фрэнк не шутил и в самом деле. Грусть надвигающегося прощания, которое все равно наступит, как только сгустятся сумерки, охватила и его. Он снова представил «Рэдстоун», лязг тюремных дверей, замкнутые, ограниченные стенами пространства, мужскую, сугубо мужскую компанию, охранников с оружием, которое с неизбежностью будет применено, если попытаешься сделать хоть шаг к свободе. И вновь он почему-то вспомнил свой сон. «Беги», вновь прошептал ему Сатана.

— Нет, Фрэнк, — покачала головой Розмари. — Я хочу жить с тобой, не таясь. И потом здесь, во Флинте, твоя мать, твои друзья. Здесь же и мои родители. И еще — ты же должен доказать им, что ты честный человек. Что напишут о тебе журналисты, которые помогли тебе тогда, когда твой отец...

— Ты права, — сказал Фрэнк. — Конечно, ты права.

— Мы ждали полтора года. Неужели мы не потерпим еще всего шесть месяцев?

Солнце уже садилось, когда они выбежали из подъезда.

— Вытри помаду на щеке, — сказала ему на бегу Розмари.

В гараже горел свет.

— Том, дружище! — воскликнул Фрэнк, замечая долговязую, слегка сутулую фигуру, неподвижно стоящую в дверях.

— О, черт! — воскликнул Том, поднимая длинные руки и устремляясь навстречу Фрэнку. — Леоне, куда ты пропал? Я здесь с часа дня околачиваюсь. Твоя мать сказала, что сначала ты зайдешь в гараж.

— Привет, Том, — сказала Розмари, глядя, как Том обнимает широкую спину Фрэнка. — Извини, но нам уже нужно ехать...

— Розмари, погоди, — сказал Фрэнк, оборачиваясь. — Нам же нужно решить, что делать с этим проклятым «плимутом».

— Фрэнк, если мы опоздаем, — ответила девушка, — то в следующем месяце у тебя не будет увольнения.

— Ладно, Фрэнк, — сказал Том, — я и этот старенький «плимут» как-нибудь уж перетерпим.

Он разомкнул объятия и подтолкнул Леоне своими длинными руками к автомобилю Розмари.

Уже опустились сумерки, и на вышке у ворот тюрьмы включили прожектора, когда они подъехали. Последний поцелуй в машине был долог и все не хотел кончаться. Как будто в этом касании губ они проживали всю свою жизнь, да это и не было просто касанием губ, в этом последнем поцелуе сливались не только их тела, но и их души. Разлука, уже отнимающая их друг от друга, только усиливала влечение. Неумолимая реальность заставила их разомкнуть объятия.

— Время браться за работу, — невесело усмехнулся Фрэнк.

Он открыл дверь и медленно стал вылезать из машины, чтобы отрезать своим чувствам путь к отступлению, чтобы тело и дух совершили наконец свою холодную мужскую работу под названием адо» вопреки тому пламенному «хочу», о котором кричит душ;

Он захлопнул за собой дверь и наклонился к окну. Глаза Розмари были полны слез. Он хотел уже сказать последние слова прощания, как вдруг она вздрогнула и стала лихорадочно рыться в своей сумочке.