Таким же ризотто, экзотическим блюдом из риса, Макдональду довелось однажды полакомиться в Фамагусте.

Припомнив дурацкую песенку Смита, он крепко задумался. Здоровый инстинкт подсказывал, что нужно как можно быстрее сматывать удочки.

«Если только не поздно. — Он с отстраненной проницательностью оценил положение. — И не было поздно вчера, позавчера и еще тогда, на римской вилле…»

Нудно царапнуло сожаление о контейнерах, оставленных на попечение шерпа, и почти сразу же болезненно затрепетала надежда.

Мысленно повторив параметры алмазной решетки, Макдональд сосредоточился на огранке и, как там, на вилле, зримо представил себе мерцающие груды, и голубые искры, и радужный нестерпимый муар.

Но ничего не произошло на сей раз. Они— теперь Макдональд думал во множественном числе — явно пресытились однообразной забавой.

Непрошеная, совершенно дикая мысль ожгла лицо перегретым паром.

« Пожелал, — просочились в душу слова, как болотная жижа сквозь щели прогнившего пола, — и продал душу, и больше нет дороги назад. Какая, однако, чепуха лезет в голову… Прочь глупости! Спокойно поесть, стараясь получить удовольствие, просушить на огне одежду и спать, спать…»

Пробудился он поздно, когда в кипящем солнечном жерле мелькали упоенные безграничной свободой стрижи, а порождения мрака — нетопыри, — сложив костлявые крылья, висели вниз головой в темных дырах.

Смит и Валенти уже поднялись и что-то нехотя ели у остывшего очага. Вчерашний всплеск оптимизма, когда так хотелось выговориться, до чего-то совместно дойти и ощущение общности кружило головы непривычным хмелем, испарился, оставив лишь сожаления об излишней откровенности, будто тягостное похмелье. Словно боясь неосторожно проговориться о чем-то бесконечно постыдном, люди спрятались под привычными масками и замкнулись в себе.

Дальний рассеянный ореол явно указывал на сквозной проход, но никто не проявлял вчерашней лихорадочной спешки, сменившейся внезапным оцепенением, заторможенностью души.

Туманные мечты, непроизвольные надежды, неконтролируемые разумом желания — все стало безмерно опасным. Привычная, протекающая как бы вне нашего «я» работа разума уподобилась слепому блужданию по минным полям. Каждую минуту мог произойти роковой взрыв. Опасность таилась в соседе, в себе самом, а больше всего — в откровенности, когда спадали оковы и усыпали невидимые сторожа.

— Как вы себя чувствуете, Чарли? — с великосветской предупредительностью осведомился Смит, заметив, что компаньон не спит.

— Благодарю вас, а вы?

— Отлично, Чарли, как всегда… Вы не голодны?

— Нет. — Все сразу припомнив, Макдональд решил, что не стоит тянуть с развязкой. — Я, знаете ли, решил выйти из игры, джентльмены. Поворачиваю назад.

— Возможно, вы и правы. — В голосе итальянца проскользнуло облегчение. — По-своему, разумеется. А вы, Роберто, не изменили решения?

— Я пойду с вами, Том.

— Тогда прошу вас, дружище, позаботьтесь о Джой! — Валенти порывисто наклонился к австралийцу, собиравшему разложенную на камнях одежду. — Если я… Если мы, — поправился он, — не возвратимся, скажем, через неделю, помогите ей, ради бога, вернуться в цивилизованный мир.

— Сделаю все, что смогу, профессор, — пообещал Макдональд. — Можете на меня положиться, хотя я уверен, что мы вскоре увидимся.

— Мы не увидимся, — как бы про себя, но достаточно громко промолвил Смит.

Очнувшись прежде других, он почти ощупью обследовал туннель и обнаружил площадку, откуда начинался не слишком удобный, но вполне приемлемый спуск в зеленую благоухающую долину. С высоты птичьего полета отчетливо были видны дикие мускатные рощи, фисташковые леса с чуткими оленями и необъятный луг, перерезанный извилистой лентой реки. А дальше, слепя радугой, шумели голубоватые водопады, и белые лотосы в заросших прудах счастливо трепетали под ветром, и капли, вспыхивая звездой, перекатывались в чашах восковых совершенных листьев. Прямо из вод, где жадно сновали пестрые рыбы и стрекозы, распластав слюдяные крылья, дремали на всплывших с рассветом кувшинках, поднимались изъеденные веками ступени. Бесконечная лестница с драконами вместо перил вела в гору, теряясь в зарослях буйно цветущей чампы.

Вдохнув прохладный, напитанный сумасшедшим благоуханием ветер, Смит упал на колени и, сложив ладони, как когда-то учила мать, пробормотал благодарственную молитву. Забытые с детства слова сами собой пробудились в мозгу и наполнились обновленным, неосознанным прежде смыслом.

Он уже знал, что там, на вершине, в непроницаемой тени старого баньяна, его ждут и взволнованно готовятся к скорой встрече. И лишь чувство долга заставило его вернуться в сырость и смрад пещеры, чтобы навсегда попрощаться со спутниками.