В других областях художественного творчества, где еще не удалось вовлечь массы, у нас хуже.

Для примера возьмем живопись. С картинами у нас явно слабо, меценатов у нас быть не может, а пока что не найдены те формы связи художника с массами, которые бы дали почувствовать художнику оценку своего произведения. Поэтому живописное искусство у нас пока что вянет.

Так же дело у нас будет обстоять с любой областью творчества, оно не может у нас развиваться, пока оно не будет сознательно восприниматься массами.

Так же дело обстоит и с научным творчеством. Массы от него далеки, и ученые творят сами по себе, либо для себя, а наиболее крупные из них только заинтересованы тем признанием, которое они получают на Западе. Своей советской наукой они не гордятся, так как они не чувствуют, кому она нужна.

И до тех пор, пока хотя бы наиболее культурные верхушки рабочего и крестьянского класса не будут приветствовать каждое достижение нашей науки, ученые останутся изолированной кучкой, в которой будет возможна почва для всякой вредительской работы, а при удобном случае будут покидать Союз.

Что же делать? Есть две возможности, первая — это предоставить вещам течь своим порядком, ждать, пока промышленный голод страны насытится, культура подымется и естественно появится интерес к науке и научному творчеству.

Другой путь и, по-моему, единственно правильный — это теперь же начинать внедрять в массы интерес к науке. Но для того, чтобы поднять этот интерес в стране, надо вести самую энергичную пропаганду науки в массах. Я думаю, если бы значительная часть сумм, отпускаемых на науку, теперь же была потрачена на эту пропаганду, то лет через 5—10 это возместилось бы поднятием всего уровня науки в Союзе.

Боюсь, что мои коллеги ученые такой мой взгляд не разделят, и поэтому я пишу об этом Вам, как руководителю партии, так как мне кажется, что Вы скорее почувствуете правоту этих взглядов.

У нас, конечно, делается кое-что по организации пропаганды науки в стране, но это очень мало и очень слабо, даже по сравнению с Западом. Я же предлагаю перенести сюда центр внимания.

Задача, мне кажется, ясна: надо воспитать в массах интерес к науке, показать значение ее для прогресса. Я думаю, что это нетрудно, так как у нас в массах заложен большой естественный интерес к науке, который не меньше интереса к театру. Этот интерес к науке можно показать на многих примерах. С какой охотой у нас слушают популярные лекции, читают популярные статьи, посещают <...> научные выставки и пр. Этот интерес к науке у нас далеко не удовлетворяется, и мы очень отстали от европейских стран в этой работе, и еще хуже то, что значение ее у нас недостаточно понимается. В капиталистических странах уделяется очень много внимания научной пропаганде. В Англии эта работа особенно широко развита, и я думаю, что этим в значительной степени объясняется <...> исключительно высокий уровень ее науки.

Англия еще сто лет тому назад создала специальные общества популяризации науки — Королевский институт и Британскую ассоциацию для распространения науки. Ее музеи — Британский, Кенсингтонский [79] — наиболее значительные в мире, в ее прессе, более чем в [прессе] других [стран], уделяется места для науки и научной жизни. Такая политика вызвана целым рядом обстоятельств, и, по-видимому, главное из них то, что вся английская наука существует и всегда существовала на частные пожертвования. Таким путем собираются очень большие суммы, и, очевидно, успешно это делать только возможно, если в стране существует широкий интерес к науке.

У нас, конечно, другой мотив для пропаганды науки, хотя тоже демократическому правительству куда легче поддерживать науку и ученых, если оно чувствует, что наука популярна в стране. Но изучать методы научной пропаганды в капиталистических странах и критически их воспринимать, конечно, нам нужно.

Что можно тут сделать и что у нас делается? Перечислю главные моменты.

1. Научные музеи. Музеи есть самое могучее и наглядное средство воспитания в массах научного интереса и понимания. Достаточно указать, что один колоссальный Нью-йоркский музей естественных наук обслуживает до 14 миллионов человек в год. Кенсингтон-ский музей в Лондоне, только его техническое отделение,— два миллиона в год и т. д.

Что может быть лучше, когда посетитель видит наглядно приборы или машины в действии и тут же ему рассказывают, почему и как они создавались. У нас музеев таких размеров нет, Академия наук предполагает только через 10 лет создать серию таких музеев. Я состою членом ее музейной комиссии, но это совсем дохлая комиссия. Принцип музея как средства воспитания масс ею не принят (у меня произошло большое разногласие с ними, и я остался в единственном числе). На общем собрании Академии наук 29 июня с. г. ряд академиков высказывался о том, чтобы вообще отказаться от постройки музея истории науки и техники.

Я считаю, что такое отношение к музеям неправильно. Наоборот, надо энергично и немедленно их развивать в стране. Нельзя ждать 10 лет, пока музей построится.

Поэтому я предложил с этого же года начать Академии наук организовывать выставки по отдельным научно-техническим проблемам. Таким образом накопить выставочный опыт и экспонаты, и ко времени, когда здание музея будет закончено, уже иметь содержимое музея.

Начать я предложил с авиации, так как интерес к ней у нас в стране исключителен. Я думаю, хорошо получить здание вроде Манежа и показать, как наука помогла авиации и авиация помогла науке. После можно было бы перейти к транспорту, металлургии и пр. Сперва это было одобрено Президиумом Академии наук, был составлен проект выставки, смета, но потом Президиум решил, что l'/г миллиона, необходимые на это, нельзя уделить, и все было оставлено. Так что все на точке замерзания и никакого сдвига здесь не предвидится. Я же считал бы, что сюда надо сразу направить и средства и энергию.