— «Грозу» смотрела…

— Островского! Ишь, счастливая… Ну как, понравилось?

— Плакала я, — тихо сказала Груня. — Зачем она утопилась? Я бы ушла куда глаза глядят — и все… Да я тебе не об этом хотела, Вань… Я сейчас была в правлении, у Краснопёрова… — Вспомнив, как уходили из комнаты соседские колхозники, как грубо разговаривал с ней председатель, Груня торопливо и сбивчиво, теребя кисти шали, рассказала Яркину все.

Он слушал внимательно и, сняв очки, близоруко щурился. Без очков лицо его выглядело усталым и злым, но стоило ему надеть очки, как оно оживилось, вдумчиво засветились глаза.

— По всем этим делам мы Краснопёрова сегодня на бюро приглашаем, — сказал Ваня, пристально разглядывая свои большие белые руки. — Насчет света я первый раз слышу, я собирался через два дня подключить линию… Пока ты была на курсах, он еще два номера выкинул… Районная ярмарка открылась, а он ничего не выбрасывает… Колхозы победнее нашего что есть вывезли, а он даже картошку придерживает, ждет, когда цена повыше прыгнет…

— А ведь люди живут сейчас так трудно! — горячась, подхватила Груня. — Я вон в городе видела, как эвакуированным тяжело приходится… Сколько людей война со своих мест согнала, мучаются, а он…

— Я ему уже толковал про это, — Яркин положил руку на Грунину варежку, — но у Кузьмы Данилыча на все есть свой резон… Всех, дескать, эвакуированных я не накормлю, а весной за нашу картошку а пять раз больше возьму — все равно, мол, кто-то по высокой цене продавать будет, так что совесть тут ни при чем… Или случай с кино: ты же знаешь, что к нам в Дом культуры все бесплатно ходили, на прокат картин у нас особый фонд есть… Так нет, Кузьма Данилыч решил с посторонних по четыре рубля брать, чтобы колхозу не только все бесплатно обходилось, но даже барыш был!.. Вот и вразуми его. — Ваня помолчал, потом досказал с тихой раздумчивостью: — А придется!.. Хозяин он неплохой — чего зря хаять, но крепко в нем мужицкий корень сидит! Раньше его, наверно, Гордей Ильич сдерживал, главную линию вел, а без него придется нам Краснопёрову вожжи укорачивать… Иначе он так нахозяйничает, что нам будет ни проехать, ни пройти, — едва приметная улыбка затеплилась на губах Яркина, но он свел к переносью свои неломкие светлые брови — я улыбка погасла. — Боюсь, не спугнула ли ты его… Он ведь такой — заупрямится и не придет…

Но Краснопёров пришел — не в семь, как было назначено, а в девять, когда комсомольцы, уже переговорив обо всем, собрались расходиться.

— Извиняйте, ребята. — Краснопёров шумно вздохнул и, сбросив с плеч тулуп, свалил его на чисто вымытый пол читальной комнаты. — Выкладывайте, зачем я вам понадобился.

Потеснив Яркина, он присел и броским, испытующим взглядом оглядел сидящих за столом. Листала «Огонек» Груня, рядом, склонясь над столом, водила карандашом по чистому листу бумаги Фрося, напротив нее Иринка, чуть запрокинув голову, в упор смотрела на Кузьму Данилыча дерзкими синими глазами, на самом конце стола, подперев рукою щеку, сидела Кланя.

— Молодежь кой-чем недовольна, Кузьма Данилыч, — сказал Яркин и кашлянул, как бы подбадривая себя.

Все девушки выпрямились, как по команде, и пристально посмотрели на своего вожака.

— Дома культуры у вас нет, что ли? — щурясь и поглаживая пухлой ладонью глыбистый лоб, усмешливо спросил Краснопёров.

— Есть Дом культуры, и хороший. — Иринка тряхнула пышными светлыми кудрями.

— Может, звукового кино у вас нет? — продолжал выспрашивать в том же шутливом тоне председатель.

— Нет, пока не запамятовали, — мягко, с таившейся в голосе улыбчивостью проговорила Фрося, — каждую неделю новую картину смотрим…

— Танцовать приходится под «сухую» — рояля или баяна нет?

— Есть и то и другое! — весело откликнулась Кланя. — Откалываем так, что стены дрожат!

— Библиотека плохая?

— Ничего, но могла быть и лучше!

— Тогда тем же вы недовольны? — Краснопёров навалился грудью на стол, точно собирался раздавить его, и выжидающе замолчал, сверля всех пронзительными глазками.

Минуту в комнате стояла напряженная тишина.

— Мы не одобряем кой-какие ваши действия, Кузьма Данилыч, — сказал Яркин и встал.

Стол жалобно скрипнул под грузным телом Краснопёрова.

— Какие, если не секрет? — Глаза его холодно блеснули под бурыми колючками бровей.

Яркин стал за спинкой стула, на котором сидела Груня, стал так, чтобы видеть лицо председателя, и сказал все так же спокойно, не повышая голоса:

— Раз вас пригласили — значит, мы никакого секрета из этого не делаем… Мы хотим, чтоб в кино к нам соседи ходили бесплатно, чтоб картошка в хранилищах весны не дожидалась, а на подмогу шла в город, и последнее: чтобы без всякого вымогательства включить свет соседям.

Полные губы Краснопёрова шевельнула ухмылка:

— Ах, какие добрые! За соседей обиделись?

— Нет, за себя совестно стало! — вызывающе громко сказала Иринка.

— Погоди, Ира. — Яркин кивнул девушке и, не обращая внимания на ухмылявшегося председателя, сказал: — Дело тут не в соседских отношениях, Кузьма Данилыч, а в советских.

— Поучи, поучи, — наставительно-строго сказал Краснопёров.

Он сразу понял, зачем его познали на бюро, хотел превратить весь разговор в шутку, но скоро почувствовал, что это ему не удастся. По мере того как Яркин настойчиво, не сбиваясь, раскрывал свои карты, Краснопёрова все сильнее охватывало раздражение. Жилка на его виске взбухла и напряженно пульсировала. Он старался ничем не выказывать волнения, сидел, сцепив руки на столе, искоса поглядывая на сурово сдвинувшего брови парня. Кто бы мог подумать, что у этого тихони и скромницы такой настырный характер!