Широко раскрытыми глазами глядел Вася на Варнека, как бы не видя его.

— Саша, друг! — впервые так назвал Тропинин товарища, хотел что-то сказать, схватил Варнека за руку, сжал её крепко и, не говоря ни слова, почти бегом бросился в Академию.

Следом за ним побежал и Варнек, зорко оглядываясь по сторонам. Кажется, никто не видит его в этот поздний час, никто не поставит на вид такое вопиющее нарушение дисциплины.

Залы Академии кажутся Васе сейчас новыми, незнакомыми.

Шитые золотом, чёрные парадные мундиры; нарядные камзолы; малиновые, синие, зелёные военные формы всех видов и рангов, султаны, плюмажи… Всё это блестит, горит и пестрит среди белых статуй, всё это соперничает яркостью красок с украшающими стены картинами.

Вот проплыл весь увешанный орденами, круглый, точно вызолоченный шар на коротеньких ножках, какой-то обрюзглый вельможа, вслед за ним угодливым вьюном поспевает маленький чиновник в темнозелёном, с золотыми пуговицами, фраке.

У высокого цоколя, на котором покоится греческая богиня, остановился какой-то очень важный монах. С лицемерной подобострастностью слушают его несколько мундиров, а он, весь чёрный, в чёрном одеянии, в высоком клобуке, с глазами и бородой цвета угля, касаясь белых мраморных ног богини, кажется ещё чернее, ещё мрачнее.

Но вот медленно раскрывается тяжёлая дверь конференц-зала, и один за другим следуют туда господа министры — академики, чиновники, военные, профессора. Вот и президент, вице-президент, ректор, — все в парадных формах, камзолах и коротких панталонах, в чулках, при шпагах.

Граф Александр Сергеевич, как гостеприимный хозяин, приветствует новоприбывших.

Большой конференц-зал, кажется, не вместит всех посетителей, Вася глядит, как выплывает на кафедру конференц-секретарь, статский советник и кавалер, Александр Федорович Лабзин, как останавливается, оглядывает присутствующих, а через минуту льётся уже заученная речь:

— Долг мой, долг, приятный мыслям и сладкий сердцу, велит мне быть органом сего собрания, по цели своей достопочтенного, по членам, составляющим его, знаменательного. .

Слушает Вася витиеватую, напыщенную речь конференц-секретаря, но внимание его привлекает другое. Сколько кругом разнообразных лиц, молодых и старых! Вот толстый, важный старик в сбившемся на сторону парике, опустив веки, тихонько посапывает; рядом с ним холеный кавалергард сосредоточенно рассматривает перстень на своём указательном пальце.

Вася глядит кругом, и кажется ему, что он пишет громадную картину, на которой запечатлены заплывшие жиром бары и беспечные щеголи, напыщенные господа и вьюны-чиновники, пристроившиеся к тёплому местечку.

А Лабзин продолжает с кафедры:

— Россия обыкла зреть себя и зрима быть наверху славы и торжества..

Но вот окончена речь. Министры, важные чиновники, академики, почётные любители, профессора и преподаватели удалились на совещание.

Вася знает: все участники собрания получат билетики — «литеры» и подадут их за достойнейших. . Количеством полученных билетиков решится судьба учеников.

Бледные и взволнованные, в ожидании приговоров бродят по залам воспитанники.

Тихо за широкой массивной дверью. Минуты тянутся долгие, томительные. Вася свернул в закругляющийся коридор.

Где-то там, в глубине коридора мелькнуло рядом с широкоскулым, добродушным лицом эконома Пахомова розовое личико Машеньки.

Когда в последний раз он, по приглашению Архипа Ивановича, проводил у них праздник, не выдержала душа, сказал ей то, чего бы, пожалуй, говорить не следовало о любви своей: о тяжести, что на сердце лежит.

А она с ангельской добротой пожалела и всё утешала: всё образуется, — мол, не печальтесь. Думает ли она о нём теперь? Волнуется ли?

Но вот заколебалась дверь… Медленно подались назад обе половинки, и молчаливая толпа хлынула в конференц-зал. Лабзин держит в руках ящики с литерами, распечатывает их, а президент объявляет имена удостоившихся.

— Варнек, Кипренский.

Долетают до Васиного слуха имена товарищей. Как в тумане, видит он, как Варнек низко кланяется министру и получает от него медаль.

— Тропинин, — явственно проносится по залу. Тяжело ступая, Вася делает несколько шагов и останавливается.

И он удостоен медали. Но ему незачем подходить ближе: медали крепостным не даются, и он имеет право только на одобрение.

Президент вызывает новых воспитанников, те подходят, кланяются, а Вася, сжимая руки, в которых нет ничего, счастливый и бледный отходит назад.

Весь день профессор Щукин был в отвратительном настроении духа.