– Вы видели его в последнее время?

– Ну, не скажу, что в последнее время, – менеджер кашлянул, и Эллис почувствовал пары алкоголя в его дыхании. – Но вот что я вам скажу. Лучше бы он перестал у нас бывать. Он, похоже, малость тронутый. И вечно задирает моих девчонок. А знаете, как трудно удержать тут девчонок? Костьми приходится ложиться – вот что это такое.

Эллис кивнул и продолжал разглядывать аудиторию. Бенсон, скорее всего, переоделся: конечно же, он больше не станет разгуливать в наряде санитара. Эллис внимательно изучал затылки посетителей. Он искал бинты. И не увидел.

– Но в последнее время вы его не видели?

– Нет, – покачал головой менеджер. – Уже с неделю или что-то около того. – Мимо прошла официантка, одетая в бикини, отороченное белым кроличьим мехом. – Сэл, ты не видела Гарри в последнее время?

– Да он тут постоянно толчется, – уклончиво ответила та и понесла дальше поднос с выпивкой.

– Лучше бы ему тут не толочься и не задирать моих девчонок, – повторил менеджер и смущенно кашлянул.

Эллис двинулся в толпу зрителей. Луч прожектора мелькал у него над головой сквозь завесу табачного дыма, поспевая за девицей на сцене. Синтия пыталась расстегнуть застежку бюстгальтера. Она двигалась, шаркая босыми ногами по сцене, – руки за спиной, пустые глаза устремлены в зрительный зал. Наблюдая за ней, Эллис понял, почему Бенсон считал стриптизерш машинами. Они точно механизмы – это вне всякого сомнения. И ненастоящие: когда бюстгальтер упал к ее ногам, Эллис заметил под каждой грудью тонкие рубцы, оставшиеся после имплантации силиконовых подкожных вставок.

Джэглону это понравилось бы, подумал он. Это в точности соответствует его теории механического секса. Джэглон работал у них в отделении «Развитие» и был одержим идеей соединения искусственного интеллекта с человеческим. Он доказывал, что, с одной стороны, косметическая хирургия и имплантация искусственных органов превращает человека в механическое существо, а с другой стороны, развитие технологии производства роботов придает машинам более человеческие свойства. Очень скоро, уверял молодой сотрудник, люди будут заниматься сексом с роботами-гуманоидами.

Возможно, это уже происходит, подумал Эллис, глядя на стриптизершу. Он снова обвел взглядом зрителей, радуясь, что Бенсона здесь сегодня нет. Потом он пошел проверить телефонную будку в углу и мужской туалет. В крохотном сортире нестерпимо воняло блевотиной. Он снова поморщился и посмотрел в разбитое зеркало над раковиной. Что бы ни говорили о клубе «Джекрэббит», он производил отталкивающее впечатление. Интересно, раздражало ли это Бенсона?

Эллис вернулся в зал и стал протискиваться к выходу.

– Не нашли? – спросил менеджер.

Эллис помотал головой и вышел. На улице он глубоко вдохнул прохладный свежий воздух и сел за руль. Ему не давала покоя тема запахов. Он уже давно ломал себе голову над этой проблемой, но так и не пришел ни к какому выводу.

Он прооперировал Бенсона, вторгнувшись в своеобразную область мозга – лимбическую систему. С точки зрения эволюции это был самый древний участок мозга. Первоначально этот участок отвечал за распознавание запахов. Между прочим, старинный термин для обозначения этой области – rhinencephalon – «нюхающий мозг».

Риненцефалон возник около 150 миллионов лет назад, когда на земле господствовали рептилии. Этот «нюхающий мозг» контролировал примитивное поведение, стимулируя гнев, страх, похоть, голод, заставляя животных атаковать или отступать. У доисторических рептилий, как и у современных крокодилов, не было другого органа, регулирующего поведение. У человека же был церебральный кортекс.

Но церебральный кортекс – позднейшее добавление. Современная стадия его развития у человека началась два миллиона лет назад, и в нынешнем состоянии церебральный кортекс существует лишь сотню тысяч лет. С точки зрения эволюции это ничтожно малый промежуток исторического времени. Кортекс развился вокруг лимбического мозга, который ничуть не изменился, глубоко погруженный в тканях нового кортекса. Кортексу, способному испытывать любовь, тревогу, муки совести и сочинять поэзию, пришлось заключить непростой мир с покоящимся в его ядре крокодильим мозгом. Иногда, как в случае с Бенсоном, этот хрупкий мир рушился, и крокодилий мозг время от времени торжествовал победу.

Какое же ко всему этому отношение имеют запахи? Эллис пока не мог понять. Конечно, припадки у Бенсона часто начинались с ощущения странных запахов. Но, может быть, возникало и еще что-то? Какое-то иное ощущение?

Он не знал этого и, вертя баранку, думал, что это не так уж и важно. Единственная проблема теперь – найти Бенсона прежде, чем крокодилий мозг одержит верх над человеческим. Однажды в Центре Эллис видел, как это происходит. Он наблюдал за этим взрывом через стекло с зеркальной поверхностью. Бенсон вел себя нормально – и вдруг он бросился на стену и начал ее яростно колотить, потом схватил стул и с силой грохнул им об стену. Припадок начался без всякого предупреждения и сопровождался приливом неконтролируемой, бездумной ярости.

Итак, в шесть утра, подумал Эллис. Времени не так-то много.

– Что, ситуация критическая? – спросил Фарли, отпирая дверь центрального входа «Автотроникс».

– Можно и так сказать, – ответил Моррис, поеживаясь. Ночь была холодная, и он полчаса дожидался Фарли под дверью фирмы.

Фарли был высокий худощавый флегматик. А может, просто он еще не проснулся. Он чуть ли не целую вечность провозился с замком. Впустив Морриса внутрь, он включил свет в тесном вестибюле.