Шрифт:
Во-первых, Алексей, — начал терпеливо, как в классе, объяснять Бонифаций, — она не моя наследница. Она внучка художника Малеева. У него, кроме нее, никакой родни не осталось. Во-вторых, ее зовут Олечка. Славное создание. Одинокое существо. Будущая балерина. Она тут с теткой живет, со старушкой. Вообще-то тетка ей не родная. Но добрая. Они дружно живут, не думайте.
А мы и не думали. Мы очень устали, двигали ногами, как типичные осенние мухи. Алешка все время спотыкался и бормотал на ходу:
Будущая старушка… Одинокая балерина… Дружная тетка…
И еще, ребята, запомните, — Бонифаций даже остановился. — Никаких вопросов об Олечкиных родителях. Ясно?
Нет, — признался Алешка. Как бы спросонок.
Это больное место. Они исчезли. Потерялись.
Как?! — Алешка даже перестал спотыкаться, проснулся на ходу. — Где потерялись?
Я потом вам расскажу, — пообещал Бонифаций. — Мы уже пришли. Помните, о чем я вас попросил.
Глава IV
НАСЛЕДНИЦА. БЕЗ НАСЛЕДСТВА
Бонифаций отворил калитку с табличкой «Осторожно! Злая собака!». За калиткой начиналась и исчезала в глубине густого сада кирпичная дорожка, как бы покрытая ковром из листьев. По бокам ее теснились стриженые кусты в багровых тонах.
Где-то стукнула дверь, что-то звякнуло, весело залаяла «злая» собачонка. Выкатилась нам под ноги пушистым шариком, поплясала на задних лапках — доверчиво выразила свою радость незнакомым людям — и опять умчалась в дом.
Он стоял в глубине сада под двумя старыми березами, похожий на крепкий осенний гриб.
Этот дом мне сразу понравился — маленький такой, сказочный, уютный. В таком доме тебя сразу, ни о чем не спрашивая, посадят за стол, чтобы покормить, а потом уложат на теплую мягкую перину, чтобы отдохнуть. И не станут будить, пока не выспишься; будут в это время говорить шепотом, ходить на цыпочках и не звенеть чашками. А потом еще раз покормят и спросят, как тебе спалось и чем тебе помочь. Такой дом всегда нужно иметь в запасе. Мне кажется, и наш родной дом чем-то такой же. Дом, в котором хочется отдохнуть. А иногда и спрятаться.
Распахнулась дверь терраски, спустилась по крыльцу девочка в брюках, вся в сказочных тонах, и красиво пошла нам навстречу. Вот она! — будущая балерина. Она идет нам навстречу, как танцует, легко, пружинисто, гибко — пятки вместе, носки врозь. Ну то есть понятно.
— Тетя Света! — звонко крикнула девочка на ходу. — Дядя Игорь приехал!
Дядя Игорь красиво, с поклоном поцеловал протянутую девочкой руку и щелкнул каблуками драных резиновых сапог, как старый лохматый гусар. Девочка засмеялась и посмотрела на нас.
— Мои юные друзья, — представил нас Бонифаций. — Братья по крови и разуму. А это Олечка. Очаровательное существо.
Тут он явно не преувеличивал. Олечка посмотрела на нас таким теплым и весенним взглядом, такими большими голубыми глазами, что мы с Алешкой разом шагнули вперед и тоже склонили по-гусарски свои головы. Светло улыбнувшись нам, будто только того и ждала, чтобы мы заявились на чаепитие, девочка Оля снова звонко позвала:
— Тетя Света! У нас гости!
На крыльце появилась приятной наружности старушка, вся в розовых тонах, похожая на румяный колобок в переднике.
Ой! — сказала она с удовольствием. — Бонихваций! — И здесь это прозвище вынырнуло. — И пошто вы к нам пожаловали? — приветливо, шутливо пропела молодым голосом.
Чай пить, с баранками, — в тон ей пропел Бонифаций.
Ой! А у нас и баранок-то нет, — старушка сошла со ступенек. — Третьего дня кончились.
А у нас — полно. — И Бонифаций потряс свою сумку.
Ой! Самовар, поди, надо ставить.
Как я заметил позже, бабушка Света всю свою будничную жизнь начинала с этого праздничного «Ой!». Будто все ее удивляло и радовало:
— Ой! Молоко убежало! Ой! Куры в огород забрались! Ой! Кошелку с покупками в магазине оставила!
И под это жизнерадостное «Ой!» все началось и закрутилось. Сам собой появился самовар, откуда ни возьмись возникла корзинка со стружками, шишками и березовыми чурочками.
— Чай во дворе пить будем, под яблоней, — говорила бабушка Света, накрывая столик разноцветной скатертью. — Нынче тепло на дворе. Лешка, заливай водичку. Димка, коли чурбачки. Олька, чашки неси.
Садовый столик стоял под старой-старой яблоней. Ее толстые громадные ветки разметались прямо над землей. Они были все шершавые и мохнатые. И очень теплые, когда касаешься их рукой.