— Прежде чем прибегнуть к последнему средству, то есть подраться с этим дохлым верзилой, — ответил Максанс, — нужно подготовить решительный удар и сыграть квит-на-квит или даже на двойную ставку. Отпусти нашего дурачка погулять с племянником!

— Но этот мерзавец без обиняков расскажет ему все, как оно есть.

— Да перестань ты! — крикнул Макс пронзительным голосом. — Неужели ты думаешь, что я не слушал у дверей, что я не размышлял о нашем положении? Попроси лошадь и шарабан у папаши Конье, да немедленно! Все надо обделать в пять минут. Уложи свои вещи, возьми с собою Ведию, поезжай в Ватан и остановись там, будто бы на постоянное жительство. Захвати с собой двадцать тысяч франков, которые лежат у него в письменном столе. Если я привезу старика к тебе в Ватан, не соглашайся возвращаться сюда, пока он не подпишет доверенность. Когда вы будете возвращаться в Иссуден, я улепетну в Париж. Если Жан-Жак, вернувшись с прогулки, не застанет тебя дома, он потеряет голову и бросится за тобой... А тогда уж я берусь поговорить с ним.

Пока составлялся этот заговор, Филипп взял под руку своего дядю и пошел с ним прогуляться по бульвару Барон.

Вот состязание двух великих политиков, — сказал про себя старый Ошон, провожая глазами подполковника, который заполучил своего дядюшку. — Было бы любопытно видеть конец этой партии, где ставка — девяносто тысяч ливров дохода.

— Дорогой дядя, вы любите эту девочку, и вы чертовски правы, — говорил Филипп папаше Руже, прибегая к выражениям, в которых сказывались его парижские знакомства, — она так красива, что прямо пальчики облизать! Но вместо того чтобы вас нежить, она обращается с вами, как с лакеем, и это весьма понятно; она хотела бы загнать вас на шесть футов под землю, чтобы выйти замуж за Максанса, которого обожает...

— Да, я знаю это, Филипп, но все равно я ее люблю.

— Отлично. Клянусь вам чревом моей матери, вашей родной сестры, Баламутка станет шелковой, — продолжал Филипп, — такой, как она была, прежде чем этот повеса, недостойный служитель в императорской гвардии, поселился в вашем доме.

— О, если бы ты сделал это!.. — воскликнул старик.

— Это очень просто, — ответил Филипп, прерывая его. — Я вам прикончу Максанса, как собаку... Но... при одном условии, — прибавил Филипп.

— Каком? — спросил Руже, растерянно глядя на него.

— Не подписывайте доверенности, которой у вас просят, раньше третьего декабря, протяните до этого числа. Эти мерзавцы хотят получить разрешение на продажу вашей ренты в пятьдесят тысяч франков дохода единственно для того, чтобы поехать обвенчаться в Париж и кутить там, завладев вашим миллионом.

— Вот этого я и боюсь, — сказал Руже.

— Так вот, что бы они с вами ни делали, отложите составление доверенности на ближайшую неделю.

— Да, но когда Флора со мной разговаривает, она так волнует мне душу, что я теряю разум. Знаешь, когда она смотрит на меня ласково, то ее голубые глаза кажутся мне раем, и я больше не владею собой, особенно если она несколько дней была со мной строга.

— Хорошо. Если она будет ластиться, ограничьтесь тем, что пообещаете ей доверенность, но предупредите меня накануне подписания. Этого мне достаточно: Максанс не будет вашим уполномоченным, разве что прикончит меня. Если же я его убью, то вы возьмете меня к себе на его место, и тогда я заставлю эту красавицу ходить по струнке. Да, Флора вас будет любить, черт побери! А если вы останетесь недовольны ею, то я ее обработаю хлыстом.

— О, я не вынесу этого. Удар, нанесенный Флоре, поразит меня прямо в сердце.

— Но это единственный способ управлять женщинами и лошадьми. Только так мужчина заставляет бояться себя, любить и уважать. Вот и все, что я хотел сообщить вам на ухо. — Здравствуйте, господа, — сказал он при виде Миньоне и Карпантье. — Как видите, я вывел погулять своего дядю и стараюсь просветить его, — здесь мы живем в такое время, когда потомки вынуждены воспитывать своих предков.

Все раскланялись друг с другом.

— В лице моего дорогого дяди вы видите жертву несчастной страсти, — продолжал Филипп. — Его хотят обобрать и бросить здесь, как нового Баб'a, вы знаете, о ком я говорю. Старик осведомлен обо всем, но, чтобы расстроить заговор, у него нет сил обойтись несколько дней без сладенького.

Филипп начистоту разъяснил положение, в котором находился его дядя.

— Господа, — заключил он, — вы видите, что нет двух способов освободить моего дядю: или подполковнику Бридо придется убить командира Жиле, или командиру Жиле — подполковника Бридо. Послезавтра у нас годовщина коронации императора; я рассчитываю на вас — рассадите на банкете гостей так, чтобы я оказался напротив Жиле. Надеюсь, вы сделаете мне честь быть моими секундантами.

— Мы выберем вас председателем и будем сидеть возле вас. Макс, как вице-председатель, окажется тогда напротив, — сказал Миньоне.

— О, на стороне этого плута будет командир Потель и капитан Ренар, — сказал Карпантье. — Несмотря на то, что в городе говорят о его ночных похождениях, эти славные ребята, уже прежде бывшие его секундантами, останутся ему верны.

— Видите, дядя, как все это хорошо заваривается, — сказал Филипп. — Итак, ничего не подписывайте раньше третьего декабря, а послезавтра вы будете свободны, счастливы, любимы Флорой, без всяких ваших заместителей.

— Ты его не знаешь, племянник, — сказал испуганный старик. — Максанс убил на дуэли девять человек.