Пульс Меткалфа забился чаще, но он ничем не выдал своей тревоги и лишь спокойно кивнул.

– Александр Дмитриевич, – весело произнес он, – если агенты вашей тайной полиции настолько интересуются романтической стороной моей жизни, то им, по всей видимости, совершенно нечем заняться.

– Нет, сэр. – Литвиков указал на стопку желтых листков, лежавших на столе справа от него. На верхнем бросался в глаза красный штамп «СЕКРЕТНО». – Эти рапорты требуют иного объяснения, мистер Меткалф. Серьезного объяснения, поскольку возникают весьма острые вопросы насчет того, зачем вы на самом деле приехали в Москву. Мы очень внимательно наблюдаем за вами.

– Это очевидно. Но ваш НКВД впустую тратит силы и время, изучая мою жизнь. Ни в чем не повинному человеку нечего скрывать.

– Да, но вы-то как раз ведете себя так, будто очень стараетесь что-то скрыть.

– Александр Дмитриевич, скрытность и осмотрительность – это разные вещи.

– Осмотрительность? – вскинул брови нарком; его глаза все так же были полны с трудом скрываемого страха.

Меткалф указал на стопку рапортов о наблюдении.

– Я не имею ни малейшего сомнения в том, что результатом всех этих неимоверных усилий окажется портрет человека из породы тех, кого иногда называют плейбоями. Дилетант. Повеса. Я знаю о моей репутации, сэр. Это тот груз, который мне всегда приходится таскать за плечами, нечто такое, что я должен постоянно пытаться загладить.

Но русский не поддержал поворот такого разговора.

– Это не имеет никакого отношения к вашему… шалопайскому поведению, мистер Меткалф. Поверьте мне…

– Называйте это, как хотите, но когда иностранец вроде меня из капиталистической страны заводит близкие отношения с русской женщиной в Москве, весь риск приходится на долю женщины. Вы это знаете, и я знаю тоже. Сэр, я никогда не рассказывал, с кем и при каких обстоятельствах целовался, и всегда защищаю репутацию женщины. Но здесь, насколько я понимаю, для любой женщины последствия могут оказаться значительно хуже, чем пятно на репутации. Так что, если предосторожности, которые я предпринимаю, кажутся подозрительными НКВД, меня это нисколько не тревожит. Если честно, я даже горжусь этим. Пусть ходят за мной повсюду, куда мне захочется отправиться. – Он вспомнил мимолетное знакомство с Кундровым, «прикрепленным» Ланы, и добавил: – Как мне сказали, в советском раю нет никаких тайн.

– Вы ведете дела с немцами? – внезапно перебил его Литвиков.

Так вот, значит, в чем дело! Кундров видел, как он разговаривал с фон Шюсслером на даче.

– А вы? – парировал Меткалф.

Бледное лицо Литвикова слегка покраснело. Он уперся взглядом в стол, взял свою древнюю ручку, зачем-то несколько раз обмакнул перо в чернила, но так ничего и не написал.

– Может быть, вас тревожит, – сказал он после долгой паузы, – то, что мы в качестве торговых партнеров отдаем предпочтение немцам?

– Но почему вы спрашиваете меня об этом? Вы ведь сами сказали, что все видите и все знаете.

Литвиков замолчал еще на несколько секунд. Наконец, видимо, собравшись с мыслями, он повернулся к своему помощнику.

– Извините, – неожиданно громко и сурово произнес он, недвусмысленно показывая, что тому следует покинуть кабинет.

Когда помощник вышел, Литвиков возобновил разговор:

– То, что я собираюсь сказать вам, Меткалф, может стоить мне ареста и даже казни. Я вручаю вам это оружие в надежде на то, что вы не станете использовать его против меня. Но я хочу, чтобы вы поняли мое положение… наше положение. И, возможно, если вы поймете, то нам будет легче сотрудничать. Я давно знаю вашего брата и доверяю ему. Вас я знаю не так хорошо и могу лишь надеяться на то, что вы тоже заслуживаете доверия – судя по осторожности вашего разговора и поведения. Поскольку теперь речь идет не только о торговле, но и о жизни моих близких. Я семейный человек, мистер Меткалф. У меня жена, сын и дочь. Вы меня понимаете?

Меткалф кивнул.

– Даю вам слово.

Литвиков снова обмакнул перо в чернила и на сей раз начал чертить фигурки на большом листе бумаги, лежавшем перед ним.

– В прошлом августе, немного более года назад, мое правительство, как вы знаете, подписало мирный договор с Германией. Накануне подписания договора «Правда» опубликовала антинацистскую статью о преследовании поляков в Германии. На протяжении многих лет Сталин и все наши лидеры высказывались против Гитлера и нацистов. Наша печать непрерывно печатала истории о том, насколько нацисты ужасны. И вдруг в августе все это внезапно прекратилось! Нет больше антинацистских статей. Нет больше антинацистских речей. Полный разворот. Вы больше не прочтете слова «нацизм» в наших газетах. «Правда» и «Известия» теперь благосклонно отзываются о речах Гитлера! Они цитируют «Фолькишер беобахтер» [85] . – На листе бумаги возникали направленные в разные стороны линии, написанные с сильным нажимом отдельные буквы, которые вскоре сливались в бесформенные кляксы. – Вы думаете, что нам, русским, это легко? Думаете, мы можем забыть все, что мы читали, что нам рассказывали о злодеяниях нацистов?

«А о злодеяниях Сталина? – подумал Меткалф, но, конечно, ничего не сказал. – О миллионах высланных, замученных и казненных во время чисток?» – Вслух же он произнес:

– Конечно, нет. Ведь это вопрос жизни и смерти, не так ли?

– Кролик обращается за поддержкой к удаву.

– И Советский Союз – это кролик?

– Поймите меня правильно, мистер Меткалф. Если на нас нападут, мы будем биться насмерть, и наверняка это будет не только наша смерть. Если на нас нападут, мы будем сражаться с такой яростью, какой мир никогда еще не видел. Но у нас нет ни малейшего желания покорять другие страны.

– Скажите это полякам, – огрызнулся Меткалф. – Вы вторглись в Польшу на следующий день после того, как подписали это пресловутое соглашение с Германией, или я не прав? Скажите это Финляндии.

– У нас в этом случае не оставалось никакого выбора! – сердито возразил русский. – Это была оборонительная мера.

– Я понимаю, – сказал Меткалф, сделав подчеркнутое ударение.

– У моей страны совсем нет друзей, Меткалф. Поймите это. Мы изолированы. Едва мы подписали наш договор с Германией, как сразу же услышали, что Великобритания почувствовала себя преданной! Великобритания утверждала, что «ухаживала» за нами, что стремилась к тому, чтобы мы присоединились к ним в их борьбе против нацистской Германии. Но как же они «ухаживали» за нами? Как склоняли нас на свою сторону? Англия и Франция отправили к нам делегацию оскорбительно низкого уровня – отставной британский адмирал и выживший из ума на старости лет французский генерал; отправили их в Ленинград на тихоходном пароходе! Им потребовалось две недели, чтобы добраться сюда. Не министры иностранных дел, а отставные офицеры. Это же было откровенной пощечиной всей России, а никак не серьезной попыткой ведения переговоров о союзе. Уинстон Черчилль ненавидит советский режим – и не делает из этого никакой тайны. И кого он направил сюда своим послом? Представитель Лондона – самая важная дипломатическая фигура после Вашингтона! А мы получили сэра Стаффорда Криппса, заднескамеечника [86] из радикалов, социалиста без поддержки в британском правительстве. Как прикажете нам поступать в такой ситуации? Нет, мистер Меткалф, намеки со стороны Англии были очень даже прозрачными. Они абсолютно не были заинтересованы в союзе с Россией. – Литвиков с силой надавил на перо, и бумага порвалась. Он отбросил ручку.