– Откуда вы его знаете? – спрашивает папа Делмарра. Так-так, папа почувствовал что-то неладное. Он словно радар, безошибочно улавливающий все мои чувства.

– Он занимается торговлей. Привозил как-то для меня шелк с фабрики «Саламандра». С ним приятно иметь дело, – серьезно говорит папе Делмарр.

Родители продолжают беседу друг с другом. Делмарр наклоняется ко мне и поднимает брови:

– Ты с ним знакома?

– Встречались в магазине.

– Он положил на тебя глаз.

– Думаешь?

Если бы только Делмарр знал, насколько это важно для меня. Джон Тальбот. Наконец-то я узнала, как его зовут. Прекрасное имя. Звучит так, словно оно выгравировано на медной табличке или корешке книги. Это важное имя, дерзкое, как имена девушек с Верхней Ист-Сайд, которые шьют новое платье всякий раз, как собираются сходить на премьеру в филармонию.

– Разве ты не заметила? Он довольно известный человек. Я частенько встречаю его в лучших заведениях города с самыми красивыми девушками.

– Но…

– Лючия, независимость совсем не подразумевает одиночество.

В зале приглушают свет, и ансамбль начинает играть увертюру. Барабаны словно переговариваются друг с другом. В черных как ночь платьях, сестры Макгуайр выходят на сцену и занимают свои места перед микрофонами. Их серебряные украшения мерцают в мягком свете, и они начинают петь спокойную песню в таком согласии друг с другом, что зрители ахают от восторга. Свет становится ярче. Делмарр говорит, что сестры Макгуайр день ото дня становятся все популярнее; их пластинки продаются в огромных количествах. Но в этом нет ничего удивительного. В свете рампы их волосы кажутся огненно-красными; их лица с большими карими глазами прекрасны. И какие великолепные фигуры!

Мои родители в восторге наблюдают за происходящим на сцене действом. Невероятно, что еще прошлым вечером они, надев очки, сидели за кухонным столом, разбирали счета и спорили, какой из них оплатить в первую очередь. Они очень редко позволяют себе отдохнуть. Мама пожертвовала всем ради детей. Если бы я не принесла ей модные туфли и это платье, то она надела бы старое, потому что всегда отказывалась, если я предлагала свое участие в расходах, хотя мне платят приличные деньги. Она всегда отвечала: «Лучше положи их в банк». Мне никогда не стать и на треть такой же хозяйственной, как она. Я закрываю глаза и понимаю, что навсегда хочу запомнить их такими, как сегодня, 31 декабря 1950-го года.

После первой песни, когда сестры Макгуайр уходят за кулисы, Делмарр слегка подталкивает меня локтем. Свет и музыка изменяются, и сестры снова появляются на сцене, но уже в рубиново-красных платьях, которые сшил для них Делмарр. (Жаль, что Рут их не видит; мы ведь тоже участвовали в их создании.) Пропев несколько песен, сестры уходят за кулисы и снова выходят в платьях Делмарра, только уже изумрудно-зеленого цвета, и поют: «У нас опять завелась монета!» Как большинство зрителей, папа высоко поднимает руки и аплодирует. Делмарр откидывается на спинку стула и говорит:

– Я талантлив, черт побери!

Потом Филлис Макгуайр, самая младшая сестра, выходит вперед. Мужчина в смокинге передает ей сделанные из папье-маше часы, и она начинает обратный отсчет:

– До 1951-го года осталось: десять, девять, восемь…

Зрители присоединяются к ней, и когда звучит «один», публика начинает неистовствовать. С потолка на нас падают разноцветные воздушные шары и серебряным дождем сыплется конфетти. Мы все встаем и начинаем танцевать; папа целует маму, Делмарр целует меня в щеку и кружит. Пока публика веселится, сестры Макгуайр хлопают в ладоши. Я трясу головой и с меня, словно снежинки, осыпаются конфетти. Делмарр обнимает меня за талию и наклоняет почти до самого пола.

– Делмарр, осторожнее, – смеюсь я.

Но это вовсе не Делмарр. На нем не синий, а черный шерстяной костюм, и галстук не зеленого шелка, как у Делмарра. Его галстук жаккардовый, серебряного цвета. Мой партнер целует меня, и хотя я не настолько близко знаю Делмарра, я понимаю, что это определенно не его губы. У Делмарра и духи совсем другие. От этого человека исходит свежий аромат с нотами мускуса и кассии. Это Джон Тальбот, поэтому я с нежностью, словно хрупкую скрипку, обнимаю его за шею.

– Мистер Тальбот… – вот и все, что я могу сказать.

Он так близко, что мое сердце замирает, а звуки, наполняющие зал, стихают. Я чувствую тепло его тела и смотрю ему в глаза. Этот взгляд я не могу выдержать, поэтому смыкаю веки.

– Счастливого Нового года, – шепчет он, отпускает меня и снова растворяется в толпе.

– Что это было? – провожая его взглядом, спрашивает Делмарр.

Не ответив, я сажусь на свое место за столиком.

Родители за соседним столиком беседуют с другой парой. Надеюсь, они не заметили этот поцелуй. Я прикрываю рукой губы, словно навсегда хочу запомнить, как я провела первые секунды нового года. Потом смотрю на сцену, над которой под потолком раскачиваются из стороны в сторону огромные цифры, сделанные из фольги: 1951. Может, это число принесет мне счастье?