Сесили. Не думаю, что вам следует уж очень гордиться этим, хотя уверена, что такой образ жизни доставляет вам удовольствие.

Алджернон. Для меня гораздо большее удовольствие — быть рядом с вами, здесь.

Сесили. Я вообще не пойму, как вы здесь оказались. Дядя Джек телеграфировал вам вчера на ваш адрес в Олбани, что он встретится с вами в последний раз в шесть часов. Он разрешает мне читать все телеграммы, которые вам посылает. Я помню некоторые из них наизусть.

Алджернон. Дело в том, что я получил телеграмму слишком поздно. Я тут же бросился в клуб, но там его уже не было. Швейцар сказал мне, что, насколько он знает, мой брат отправился сюда, к себе в поместье. Ну, и я, конечно, поехал вслед за ним, поскольку знал, что он меня хочет видеть.

Сесили. Но дяди Джека не будет до понедельника.

Алджернон. Очень жаль. В понедельник я буду вынужден первым же поездом вернуться в Лондон. У меня там деловая встреча, и мне очень хотелось бы… ее избежать.

Сесили. А разве нельзя ее избежать где-нибудь в другом месте, кроме Лондона?

Алджернон. Но встреча-то назначена в Лондоне.

Сесили. Я, конечно, понимаю, как важно не являться на деловые встречи, если хочешь сохранить ощущение красоты и полноты жизни, но все-таки вам лучше дождаться приезда дяди Джека. Насколько я знаю, он хотел поговорить с вами насчет вашей эмиграции.

Алджернон. Насчет чего?

Сесили. Вашей эмиграции. Он поехал покупать вам костюм и все необходимое в дорогу.

Алджернон. Вот уж кому не доверил бы покупать мне костюм, так это Джеку. Он не способен выбрать даже галстук.

Сесили. Но вам едва ли понадобится галстук. Ведь дядя Джек отправляет вас в Австралию.

Алджернон. В Австралию?! Лучше уж на тот свет!

Сесили. В среду за обедом он так и сказал, что вам предстоит выбирать между этим светом, тем светом и Австралией.

Алджернон. Ах, вот оно что! Но сведения, которыми я располагаю об Австралии и том свете, меня не очень-то вдохновляют. Меня, кузина Сесили, вполне устраивает и этот свет.

Сесили. Да, но достаточно ли вы хороши для этого света?

Алджернон. Боюсь, что нет. Поэтому я и хочу, чтобы вы взялись за мое перевоспитание. Это могло бы стать вашей миссией в жизни — конечно, если вы ничего не имеете против, кузина Сесили.

Сесили. Как вы смеете навязывать мне какую-то миссию в жизни?!

Алджернон. Прошу прощения, но мне казалось, что у каждой женщины в наши дни должна быть миссия в жизни.

Сесили. У «синего чулка» [18] — может быть, но только не у женщины. Кроме того, у меня не будет сегодня времени на ваше перевоспитание.

Алджернон. Но вы не станете возражать в таком случае, если я сам сегодня перевоспитаюсь?

Сесили. Это уже похоже на донкихотство, хотя почему бы и не попробовать?

Алджернон. Обязательно попробую. Я уже и сейчас чувствую, что стал лучше.

Сесили. А выглядите хуже.

Алджернон. Это потому, что я голоден.

Сесили. Ах, как это невнимательно с моей стороны! Я могла бы и сама догадаться, что, если человек решил возродиться для новой жизни, он нуждается в усиленном и регулярном питании. Мы с гувернанткой обедаем в два как правило жареной бараниной.

Алджернон. Боюсь, для меня это жирновато.

Сесили. Здоровье дяди Джека, который каждый раз, бывая у вас в Лондоне, слишком поздно ложится, увы, не на шутку подорвано, и его лондонский врач предписал ему принимать ровно в двенадцать бутерброды с печеночным паштетом и шампанское урожая 1889 года. Уж не знаю, подойдет ли вам такая диета.

Алджернон. О, это меня вполне устраивает, особенно шампанское 89-го года.

Сесили. Приятно слышать, что у вас столь простые вкусы. Прошу вас в столовую.

Алджернон. Благодарю вас. Но можно я сначала выберу себе бутоньерку? Без бутоньерки в петлице я никогда не получаю удовольствия от еды.

Сесили. Может быть, Марешаль Ниель? [19] (Берется за ножницы.)