Шрифт:
Вся Школа переживала. Говорили, что профессор лечит Кену колдовством, потому что наука не нашла еще лекарства от пауканьего яда. Наука не знала даже, что пауканы кусаются. И что они вообще бывают…
— Говорят, от всех ядов бивень единорога помогает, — сказал Мижа.
— Много чего говорят, — махнул рукой Журиг. — И что китовый зуб помогает, и что черный жемчуг. Все ерунда. У нас в Тании так только от яда умирают, все средства без толку. Например, приходит к тебе злейший враг, давай, говорит, мириться. Берет яблоко, разрезает, тебе половину, себе половину… Хрум, хрум — съели. Ему хоть бы что, а ты умираешь. Оказывается, у него нож был с одного бока ядом намазан…
Паукана пришлось отпустить в джунгли. Напрасно Ветя и Фидя уверяли, что Паукан не виноват, что Кена сам. Все равно пришлось. Вдруг ему кусать понравилось. Наступишь ему в темноте на лапу, он и цапнет…
А Кена на другой день поправился. Только пауков с тех пор жуть боялся. Его даже девчонки крестовиками пугали.
Глава 27. Раннее утро, час пополудни и поздняя ночь
Раннее-раннее утро. Лес и туман — еще неизвестно, что гуще. Сквозь лес и туман пробирается холодный от росы Нигида.
— Ты куда? — вдруг спросил чей-то невыспавшийся голос, и чья-то рука взяла Нигиду за штаны.
— За грибами, — соврал Нигида.
— А лукошко? — не поверил невыспавшийся голос.
— А я сразу ем, — сказал Нигида. Но понял, что заврался и сказал правду: — Я, дяденька, в Королятник - друзей спасаю.
Полицейский опять не поверил и рассердился:
— Какие ткт тебе друзья?! Проваливай, проваливай! — и надрал Нигиде левое ухо.
Ухо сразу распухло и перестало шевелиться. Нигида «провалил» и решил пробраться к Школе в другом месте. Там его поймал другой полицейский.
— А, это опять ты?! — узнал он Нигиду. — Из-за тебя моего напарника из полиции выгнали? А ну, катись отсюда! — и надрал Нигиде правое ухо.
Что делать, Нигида «покатился». С больными красными ушами, но не теряя надежды, он выбрался из леса и попытался пройти прямо через ворота. Но ворота тайно стерегли от посторонних сразу ТРОЕ полицейских. Они тоже не выспались, и раз ушей у Нигиды здоровых больше не было, надавали ему пинков и подзатыльников. Полиция в этот день хорошо работала.
Нигида засунул руки в карманы и хмуро побрел по дороге прочь. Ему было очень плохо. Вдруг прямо перед ним из тумана явилась лошадь. На ногах у лошади были тапочки, а на спине — рыжая девчонка, которая смотрела на Нигиду сердито. А Нигида ее узнал и обрадовался.
— Ты принцесса?! Тревога! — и рассказал все как было и как есть.
— Иди в город и никому больше ни слова, — сказала принцесса.
— Эй, ты куда? — крикнул Нигида.
Принцесса свернула с дороги и скрылась в лесу…
Самое страшное происходило в час дня на дазборгском базаре. Там завхоз Гослоф покупал капусту. И не заметил, что какой-то нищий насыпал в бочку горсть порошка. (Нищий этот был вовсе не нищий. У него было целых сто золотых, полученных за это гнусное дело, и еще двести ему обещали.)
Но по дороге в Школу на телегу с завхозом вдруг напали хулиганы и всю капусту отобрали. Вместе с бочкой. Завхоз был очень недоволен, профессор же, узнав о возмутительном происшествии, только улыбнулся:
— Ну и шут с той капустой.
— Как же так?
– удивился завхоз.
— А вот так, - прошептал Ифаноф.
– По секретным данным сегодня борщ варить не рекомендуется. Будем есть гречку.
А ночью в город Дазборг въехала группа всадников. Как темные бесшумные призраки, неслись они по безлюдным мостовым. Одинокий полицейский, завидев их, в ужасе бросился бежать.
— СТОЙ! — приказал ему властный голос.
Огромные фигуры всадников окружили полицейского.
— ГДЕ ДОМ ГРОБОВЩИКА МАРГА?
— За углом налево… Второй дом…
Так же бесшумно всадники исчезли за углом.
…И больше страшного гробовщика никто не видел.
Стыдно признаться, но это уже конец. Конец заговора. А сказку еще можно читать дальше. Когда будет все, я скажу.
Глава 28. Кое-что из жизни привидений и русалок
Девочки спросили маэстро Зиторенго, бывают ли привидения?
— Портреты, — сказал маэстро. — Портреты — разве это не призраки? Холст, покрытый тонким слоем красок. А посмотришь — живой человек, прямо в глаза глядит и о чем-то думает. Грустит про себя. А на самом деле, может, умер давно…