«Черт, Маринка злиться будет… нет, не Маринка – Мэриэнн, мать ее… Маринки нет больше, есть только эта крашеная сука с безупречным базаром… – пьяно подумал он, направляясь к выходу. – Ненавижу ее… за то, что она – не Маринка…»

Он вернулся домой за полночь, заехав еще по дороге в стрип-бар, чего ни разу не позволил себе за все прожитое в Англии время.

Марина уже лежала в постели с книгой, в спальне горел светильник, отбрасывая тень на стену. Лицо Коваль в молочно-белом свете лампочки казалось совсем бледным, а вокруг глаз залегли тени. Услышав шаги по лестнице, она встрепенулась, поправила рубашку на груди, но едва увидела на пороге спальни пьяного и расхристанного Женьку, сразу поняла, чем сейчас все закончится. Она подобралась, готовясь к неизбежному, вытянулась в струнку и смотрела в лицо Хохла, помятое и злое.

– Что уставилась? Раздевайся! – приказал он, срывая с себя рубаху и отшвыривая ее в угол.

Марина знала – сейчас лучше молчать и не перечить, иначе пьяный и не контролирующий себя Хохол запросто ударит ее. Обуздать его можно было только беспрекословным подчинением и ласковыми словами, иначе…

Она встала с постели, спустила лямки рубашки, и тонкий шелк легко соскользнул к ногам.

– На колени, курва! Ну?!

Она подошла ближе, прижалась к нему всем телом и стекла вниз, прижавшись лицом к его коленям, прямо к синим восьмиконечным звездам. Его рука легла на ее затылок, Марина закрыла глаза, приготовившись к тому, что сейчас он вцепится ей в волосы, завернет голову, насколько возможно, но Хохол вдруг погладил ее и тяжело опустился на пол рядом, обняв ее и уткнувшись лицом в шею:

– Прости… я сволочь…

– Джек… Женя, ты что? Что случилось? – Она осторожно погладила его по плечам, прижалась губами к виску. – Что с тобой, мой мальчик?

Из его груди вырвался не то стон, не то всхлип, и Марина испугалась – это было слишком нехарактерно для Хохла.

– Женя… – Она подняла его голову и заглянула в глаза. – Ну, что происходит, любимый?

– Повтори, – прохрипел он, снова пряча лицо у нее на шее.

Она не стала повторять, поцеловала его куда-то за ухо, обхватила руками еще крепче и принялась раскачиваться из стороны в сторону, словно убаюкивая.

– Все пройдет… что бы ни случилось – оно кончится, поверь мне… и я с тобой, всегда буду с тобой, потому что только ты у меня и остался, ты – и сын.

– Мне хреново от твоей святости, Мэриэнн… – пробормотал Женька, жарко дыша ей в шею. – Верни мне мою Маринку, мою Наковальню, я очень тебя прошу…

– Женя… что ты говоришь, куда я делась?

– Нет, это не ты – тебя больше нет, понимаешь? Это все чужая жизнь, не наша, и меня тоже больше нет…

Марине вдруг стало страшно – слова Хохла походили на бред. Она продолжала сидеть рядом с ним на полу, качаясь из стороны в сторону, а сама пыталась понять, что же произошло в ресторане после ее ухода. О чем они говорили с Бесом, что обсуждали?

Хохол немного пришел в себя, почувствовал под руками холодное обнаженное тело, не глядя, стянул с кровати одеяло и укутал Марину:

– Замерзла?

– Да…

– Где Егор?

– Спит давно, – шепотом проговорила она. – Мы в кино были…

– Мы уезжаем отсюда как можно быстрее, едем на Кипр.

Коваль удивленно отпрянула:

– Что за спешка?

– Есть причина! – отрезал Женька, вставая и поднимая ее на руки. – Давай спать.

Он опустил ее на кровать, сам завалился рядом и мгновенно уснул, а Марина так и пролежала без сна всю ночь, глядя в потолок. Она чувствовала, что Женька скрыл от нее что-то, и от этого становилось тревожно. Ощущение опасности всколыхнулось где-то глубоко внутри и подкатывало волной к горлу, мешая дышать. Онемели кончики пальцев левой руки, сломанной когда-то давно в дежурке городского СИЗО, заныла каждая косточка. Марина тихо встала, стараясь не потревожить спящего Хохла, накинула халат и пошла вниз, в кухню.

Она устроилась на высоком табурете за барной стойкой, разминая пальцы. Большие круглые часы над окном показывали половину пятого, через два часа Женька встанет, отправится на свою обязательную пробежку…

«Почему он так странно сказал – верни мне мою Маринку? Как будто не со мной разговаривал».

Она потянулась к сигаретам, закурила, глубоко затягиваясь дымом, машинально подтянула к себе блюдце с жареным миндалем, бросила в рот пару орешков. Откуда появилась привычка жевать и курить одновременно, Коваль не знала, злилась, но побороть никак не могла. Ее сейчас занимало совсем не это…

– Зачем сюда приехал Бес? – пробормотала она вполголоса, стряхивая пепел в большую пепельницу. – И не связано ли это как-то с постоянными отлучками Ветки? Но она в последний приезд сказала, что все в порядке, Гришка ни о чем не догадывается… И чего такого он наговорил Хохлу, что тот ведет себя так странно? К чему вся эта спешка с поездкой на Кипр?

Марина придавила окурок и встала с табурета, неловко ступив на больную ногу, ойкнула, не сдержавшись, и достала ручную мельницу, засыпала туда зерна. Машинально вращая ручку, она смотрела в темное окно и пыталась найти ответы на свои вопросы, но их не было.

Запах варящегося кофе немного успокоил, внушил некую уверенность – этот аромат всегда был ароматом дома, места, где ей хорошо, спокойно и ничего не угрожает. Марина взяла чашку и пошла в гостиную, в уютное большое кресло, куда можно было забраться с ногами, завернувшись в плед, и посидеть в тишине.

Ее всегда удивляло, как начинается утро здесь, в Бристоле. Звук свернутой в трубочку газеты, ударяющейся в дверь, неторопливые шаги булочника из соседней маленькой пекарни, приносящего корзинку со свежим хлебом. Поначалу она никак не могла привыкнуть к тому, что, открыв утром дверь, всегда обнаруживала на крыльце плетенку с хлебом и газету, но теперь уже не удивлялась – это было частью местной жизни.