Лаура молчала. Она бы с удовольствием рассказала какую-нибудь историю и о своей матери, Розе, но не могла припомнить ничего подобного. Роза никогда не была одинокой и покинутой всеми. Розе никогда не пришло бы в голову стоять на морозе ночью, да к тому же еще и зимой, и плакать. Ей сроду не пришла бы в голову подобная дикость. Однажды зимой по дороге из школы Лаура сняла шапку и положила ее в рюкзак, и Роза так рассердилась, что минут на десять вообще потеряла дар речи. Она была совершенно уверена, что теперь Лаура заболеет воспалением легких. Хотя Роза редко ошибалась, в тот раз она оказалась не права. Никто не заболел.

— Но бывают болезни и похуже, чем ложный круп, — продолжила Эрика.

— Это какие? — спросила Лаура.

— Настоящий круп! — ответила Эрика, которая сама не знала точно, что такое настоящий круп. Но уж наверняка он хуже ложного. — Тогда у тебя вообще нет шансов, и тебе придется умереть. И все кончено.

— Но… — начала Лаура. Ей хотелось узнать подробности.

Завопив, Эрика перебила ее. Если завопить, то и объяснять ничего не надо. Вскочив, она, шатаясь, пошла по траве, выкрикивая:

— Помогите! Помогите! Я не могу дышать! У меня круп! У меня круп! — а потом упала на землю рядом с Лаурой.

Эрика лежала на траве, среди цветов, коленки и локти чесались, шея и затылок тоже. На нее заползли букашки — это клещи, впившись, они сосали из нее кровь. Если кого-то кусал клещ, в доме Исака все переворачивалось вверх дном. По-шведски клещ называется «f"asting». Когда у тебя клещ, то Роза с Исаком склонялись над твоей рукой, или ногой, или попой, убирали волосы с твоей шеи и внимательно изучали клеща. Это как прийти в школу в новых брюках — все пялятся на них и говорят: «Круто». Приятно, конечно, но в то же время и мерзко. Например, смазывать клеща маслом и вытаскивать его пинцетом довольно забавно, особенно когда он раздулся, стал от выпитой крови лиловым и готов вот-вот лопнуть. Если клеща в этот момент сжать, то из него брызнет кровь. Главное, чтобы головка не осталась внутри — Роза говорит, это опасно и может вызвать заражение крови. От занозы тоже бывает заражение крови, если не вытащить ее вовремя иголкой или вытащить только ее часть. От заражения крови поднимется температура, начнется гангрена, а потом руку или ногу отрежут. И если дело не терпит отлагательств, резать будут без наркоза. Иногда руку или ногу отрезают, когда человек в полном сознании, — и все это лишь из-за какого-то клеща или занозы, которых вовремя не вытащили.

За деревьями, в сотне метров от серого каменистого побережья серо-синего моря, стоял домик Исака — белый дом из известняка. Эрика сказала про себя: «Я — Эрика Лёвенстад. Исак Лёвенстад — мой отец. Мы живем здесь, на этом острове, мою сестру зовут Лаура, я — старше ее».

Открыв глаза, она посмотрела на синее небо.

Летние дни были похожи друг на дружку, как и само лето. Лежа в высокой траве возле дома Исака, Эрика с Лаурой читали комиксы про Дональда, а потом — журнал «Старлет», для которого были слишком малы. Они ели землянику, их руки и рты пачкались ее красным соком. Каждый день был солнечным, в дом заходить строго запрещалось — они должны оставаться на улице. Таков закон — в дом не входить. Обсуждению не подлежит и не разъясняется. Все знают, что это означает. Закон этот непреложный, как солнце, луна и времена года. Время гулять — значит, внутрь заходить нельзя. Если прийти за стаканом воды или в туалет, то трубы предательски загудят и Исак это услышит. Если забыл что-то и вошел в дом (например, тебе захотелось поиграть в теннис, и ты вернулся за теннисным мячиком), то половицы скрипнут. Все это Эрика усвоила, когда приехала на Хаммарсё. Когда Исаку мешают, он не может сосредоточиться, и весь день испорчен. Выскочив из кабинета, Исак прибежит на кухню и примется кричать. Лаура во всех подробностях расписала (в кои-то веки Эрика не перебивала ее), как однажды он выскочил к ней на кухню, они были там одни, и он принялся ругаться так, что даже побледнел. Сначала побледнел, потом покраснел, а затем сделался лиловым, словно клещ, который вот-вот лопнет! Исак так разозлился, что у него даже пена изо рта пошла.

Эрика подумала, что сестра наверняка не врет. Перед поездкой на Хаммарсё мать предупреждала Эрику о характере Исака, правда, она говорила не «характер», а «темперамент». Элизабет несколько раз сказала, что когда Исак работает, то мешать ему нельзя, потому что темперамент у него взрывной, а это плохо. Иногда Эрика пыталась представить себе его темперамент: должно быть, он похож на бочку с плутонием, которая спрятана в голове Исака, прямо за лобной костью. Чуть-чуть тряхнешь головой — и бочка опрокинется, а фиолетовый сияющий плутоний вытечет на пол.

Эрика с Лаурой лежат в траве, и Эрика рассказывает, как однажды, когда она была маленькой, Элизабет водила ее в кукольный театр в Фрогнерпарке.

— Что такое Фрогнерпарк? — переспрашивает Лаура.

— Это такой парк в Осло, — отвечает Эрика.

У Швеции есть «АББА», Бьорн Борг, два телеканала и парк «Грёна Лунд». Самым лестным комплиментом, который Эрика слышала от шведов, было то, что она хорошо говорит по-шведски. Говоря «в Осло», Эрика почувствовала гордость, словно Осло — некая далекая страна с большими парками и широкими улицами.

Она рассказала Лауре о кукле, изображающей мужчину с маленькими черными глазками-бусинками, большим красным носом и опущенными уголками губ. Кукла казалась печальной. Не злой или сердитой, а скорее печальной. Мужчина был худым и лысым, в сером костюме, коричневом галстуке и черных ботинках. Он все время повторял: «Добрый день, меня зовут господин Деревянная голова». Других слов у него не было. Каждый раз, когда на сцене появлялись другие куклы, он приподнимал рукой часть головы, словно шляпу, кланялся и произносил: «Добрый день, меня зовут господин Деревянная голова».

Глядя на господина Деревянную голову, зрители смеялись, и Эрика вместе с ними. Когда она рассказала об этом Лауре, та громко расхохоталась, и Эрике тоже стало смешно. Они так смеялись, что схватились за животы и им пришлось закрыть рты руками, чтобы смех не добежал по дорожке до дома, не ворвался внутрь и не влетел в кабинет Исака. Ведь темперамент у Исака взрывной.

Ну как тут не рассмеяться, когда перед тобой по полянке скачет господин Деревянная голова?

Тот день был похож на все остальные: они лежали в высокой траве на полянке, за домиком у моря. Наверное, было около двух часов пополудни. В гостиной, примыкавшей к кабинету Исака, стояли большие часы, которые били каждые полчаса. Часов они не слышали и Исака не видели, но знали, что он работает или мастерит что-нибудь таинственное — неизвестно, что именно, но наверняка что-то связанное с женщинами, родами, толстыми животами и мертворожденными младенцами.