Конфликт рос, как снежный ком. На другой день консул уже потребовал сместить командира дивизии, вывести части 29-й китайской дивизии из района, где произошел инцидент, и прекратить всякое передвижение китайских войск в провинции Чахар. Доихара предъявил ультиматум от имени штаба Квантунской армии, пригрозил перевести резиденцию Пу-и из Синьцзина в Пекин, что означало бы распространение власти маньчжурского императора и на провинции Северного Китая.

Тем временем Доихара вел тайные переговоры с принцем Тэ-юанем об автономном чахарском правительстве. Снова возникли разговоры о создании «Да-юань-го» – великого монгольского государства, по примеру уже состряпанного Маньчжоу-го. В городе об этом только и говорили, но намеками, невнятно и ждали дальнейших событий. Рассказывали также о том, что из Барги от панчен-ламы приезжал доверенный человек, что принц Тэ заключил тайный договор с императором Пу-и и в скором времени монгольский принц станет главой автономного правительства, которое распространит влияние на всю Монголию – Внешнюю и Внутреннюю – от Кяхты до Калгана. Это были слухи, но слухи упорные, и в них следовало разобраться. Во всяком случае, то, что увидел здесь Зорге, ясно говорило о японских устремлениях выйти с юга к границам Монгольской Народной Республики...

Командующий Квантунской армией генерал Уэда, он же полномочный посол Японии в Маньчжоу-го, именно в эти дни пребывания Рихарда Зорге в Чахарской провинции, телеграфировал министру Арита:

«Как сообщается в весьма секретных и неофициальных донесениях, в последнее время в осуществлении нашей политики во Внутренней Монголии достигнут значительный прогресс. Принц Тэ вместе с начальником японской разведывательной службы Танака Хисахи встретились с представителем панчен-ламы и провели конференцию по созданию великомонгольского государства. Принято решение о слиянии Внешней и Внутренней Монголии и установлении монархии».

Рихард с безотлучным майором Исимото бродил по грязным и пыльным улицам Калгана, ощущая знойное дыхание Гобийской пустыни. Он осматривал китайские кумирни, монгольские храмы, монастыри, соседствующие с опиекурильнями, хозяевами которых были японцы. Он словно перенесся в эпоху раннего средневековья, во времена Чингисхана, прах которого и поныне покоится в древней кумирне, заброшенной среди безлюдных таинственных песков пустыни Ордос – пустыни среди пустынь на запад от Калгана. На улицах все те же древние арбы с тяжелыми, как жернова, колесами, те же оранжевые и красные одеяния ламаистских монахов, крепостные люди монгольских князей, прохожие кочевники с косами и бритыми лбами, ведущие на поводу лошадей, не отпуская их даже на базаре в толкучке, среди ларей и прилавков; китаянки, семенящие на изуродованных колодками махоньких ножках; гадальщики в храмах, предсказывающие судьбу на обожженных костях священных животных...

Три дня Рихард провел в Калгане, много фотографировал (он никогда не расставался со своей «лейкой») и на японском военном самолете вылетел обратно в Мукден с аэродрома в Панчене, с того самого аэродрома, о котором сообщалось в газете «Нью-Йорк трибюн».

Зорге побывал в Харбине, заезжал в Пекин, Тяньцзинь и после месячного отсутствия вернулся в Токио.

Наблюдения и собранная информация подтверждали предположение, что следующий акт японской агрессии может быть направлен против Монгольской Народной Республики. Квантунская армия сжималась словно мощная пружина, чтобы в удобный момент развернуться во всю силу. Об этом говорили политические интриги в приграничных провинциях и усиленное строительство автомобильных и железных дорог в направлении к Амуру, Сун-гари, к советскому Приморью и монгольской границе. За эти годы саперы Квантунской армии с помощью мобилизованных маньчжурских крестьян, ремесленников, рабочих построили больше восьми тысяч километров шоссейных дорог, которых почти не было до мукденского инцидента.

Возрос и численный состав Квантунской армии – больше чем в пять раз по сравнению с 1932 годом. На стратегических направлениях строились воинские казармы, и японские дивизии, направляемые в Маньчжурию, комплектовались по штатам военного времени. Каждая дивизия насчитывала до тридцати тысяч человек, то есть вдвое больше обычного.

Все эти военные приготовления выполняли на основе совершенно секретного плана ОЦУ – подготовки к войне против Советского Союза. Стало известно даже направление главного удара: на Хабаровск, чтобы прежде всего отрезать Приморье от Советского Союза. По плану ОЦУ, после удара на Хабаровск и захвата Владивостока планировалось наступление на Читу, чтобы, в случае успеха, захватить советскую территорию от Байкала до берегов океана.

Выполнению этих планов должны были предшествовать военные действия против Монгольской Народной Республики. А пока для обеспечения плана ОЦУ японский генеральный штаб предполагал перебросить в Маньчжурию до двадцати дивизий, также укомплектованных по штатам военного времени.

Впрочем, последние сведения о плане ОЦУ Зорге получил уже в Токио – группа «Рамзай» немало сделала во время его отъезда из Токио.

Зорге немедленно передал в Центр свою информацию, анализ событий, фактов.

В японском генеральном штабе все было подготовлено к тому, чтобы начать провокацию в Монголии; как обычно, ждали только сигнала, какого-то повода, и вдруг сообщение из Москвы спутало карты японской военщины: Советский Союз подписал в Улан-Баторе договор о взаимной помощи с Монгольской Народной Республикой. Отныне неприкосновенность монгольских границ гарантировалась мощью Советской державы. Это было сделано вовремя! Рихард торжествовал.

Он с удовлетворением отметил, что с весны 1936 года Квантунская армия приостановила свое движение к границам Внешней Монголии. Япония опасалась решительного отпора со стороны Советского Союза, связанного теперь с Монголией договором о взаимопомощи. Тлевший очаг войны удалось погасить... Надолго ли?

В Токио чуть не на другой день после возвращения Зорге ему позвонил Отт. В телефонной трубке послышался его тихий, медлительный голос?

– Послушай, это на тебя не похоже! Ты приехал, мелькнул и исчез... Приезжай сейчас же ко мне, есть новости, хорошее вино и компания.

– Новостей и у меня много... А вот вино и компания – дело другое... Хорошо, приеду...

Пришлось отложить дела, намеченные на вечер, и поехать к Оттам.

Кроме Рихарда у Оттов были фрегатен-капитан Пауль Венекер и Анита Моор, экспансивная красивая блондинка с резкими чертами лица. Анита все еще носила траур по убитому во время путча министру финансов старому Такахаси, племянник которого был раньше ее мужем. Она давно уже развелась с мужем, но к старику продолжала питать добрые чувства. Однако траур совсем не мешал ей заразительно смеяться и без умолку болтать о всяких пустяках. Рядом с ней сидел ее новый муж, Герберт Моор, промышленник, представитель гигантского немецкого концерна «Сименс», имевший обширные связи в экономических кругах японской столицы. Был здесь Кауфман – совладелец германских авиационных заводов.