— Но ты можешь присоединиться, — добавила она. — Если хочешь, пойдем.

На следующий день после званого вечера в доме де Фремон Женевьева направилась к Рампельмайеру, в австрийскую чайную на рю де Риволи, где они частенько встречались с Лулу, особенно когда у Лулу заканчивался очередной роман и она желала отпраздновать это событие или утешить себя с помощью десерта.

Женевьева устроилась на своем любимом месте, за столиком в углу под аркой, откуда хорошо было видно всех посетителей. Она наполовину расправилась с шоколадом по-африкански (лучший шоколад в Париже, приготовляемый по секретному рецепту) и пралине с миндальной начинкой, когда явилась Лулу в том же платье, что и прошлым вечером. Кое-где обертки от конфет, украшавших платье, отвалились, оставив болтающиеся нити. Макияж выглядел чересчур густым и небрежным, а искусно завитые локоны распрямились.

— Принесите шоколадный мусс, — крикнула Лулу официантке, — и кофе. — А затем, понизив голос, обратилась к Женевьеве: — Меня кто-нибудь преследовал?

Женевьева пристально оглядела зал, больше делая вид, что пытается обнаружить мнимых недоброжелателей.

— Кого я должна искать? Жандарма? Фаната? Обманутую жену?

Лулу пожала плечами:

— Полагаю, кого-то из них. Но в данный момент — Джо Лазаруса.

— О, дорогая? Что-то случилось?

— Просто он никогда не смирится с отказом. — Лулу сняла свою накидку и уселась поудобнее. — Он бродит за мной, словно тень. Лучше бы я никогда не спала с ним, Виви. Не знаю, о чем я только думала. У него такие короткие ноги и вывернутые ступни. И походка пингвина. Я раньше не обращала на это внимание, пока не увидела его без брюк. Знаешь, такое забыть невозможно. И еще он делает эту вещь. Он… — Но тут к их столику подошла официантка с приборами и салфетками для Лулу, и та замолчала.

— Итак, этот мусс за бедного старого Лазаруса. Лулу махнула рукой:

— Он ужасно невезучий человек, ничего уж тут не поделаешь. Пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь еще.

— Как все прошло вчера ночью?

Еще один небрежный взмах руки.

— О, ты ведь знаешь. Все как обычно.

— Расскажи мне все, я так хочу узнать, что пропустила.

— Нет. — Лулу недовольно надула губы. — Ты должна была остаться там со мной. Глупо слушать истории, к которым ты сама не имеешь никакого отношения.

Официантка принесла кофе и мусс.

— Не будь такой, Лулу.

— Какой? Ты убеждаешь меня, что тебе достаточно мужа. Если это действительно так, тебе не нужны мои истории, чтобы почувствовать себя счастливой. — Она принялась ковырять ложечкой десерт.

Женевьева вздохнула:

— И при чем здесь мой муж? Мне что, не дозволено поинтересоваться, как ты провела вечер?

— Ладно тебе, Виви. Ты прекрасно знаешь, что не хотела идти домой в конце вечеринки. Признайся же, наконец.

Женевьева допила горячий шоколад.

— Я ужасно хотела спать. — Ее шея затекла, ей хотелось размять плечи и покрутить головой. Она до сих пор чувствовала руки Роберта, которые поддерживали ее голову, когда он целовал ее в холле. И зачем он это делает? Она словно угодила в тесный корсет.

— А в супружеской постели было невероятно увлекательно, да?

Роберт любил «предварительные» ритуалы. Особый стук в дверь, один едва заметный, один сильный. Это напоминало ей сердцебиение. Каждый раз одно и то же. Затем, как будто еще оставалась необходимость в том, чтобы подтвердить, что это именно он, из-за двери доносилось: «Это я», — потом он, наконец, входил. Роберт всегда ложился в кровать с левой стороны, прижимался к ней своими ледяными ногами, чтобы согреться.

У него были и «промежуточные» ритуалы. Сначала щетинистые поцелуи, от которых она начинала задыхаться, затем бесконечная неловкая возня под простынями. Она пыталась осторожно поговорить с ним, надеялась, что это улучшит процесс для них обоих, но подобные обсуждения были неприемлемы для него. Это неприятно удивляло Женевьеву, потому что он казался ей человеком, с которым спокойно можно говорить о чем угодно. В конце концов он срывал с себя ночную сорочку, забирался на нее и приступал к делу. Тяжелый, краснолицый, он производил всегда одни и те же механические действия. И снова начинался стук. Интересно, какая часть кровати производила этот странный шум? Днем она пыталась разузнать это, внимательно осматривала ножки кровати, матрац… Тук-тук, все быстрее, быстрее. Это напоминало занятие любовью с заводной игрушкой.

А после муж начинал ласкать ее обнаженное плечо, рисуя на нем бесконечные круги, и пытался разговаривать с ней, когда ей меньше всего хотелось говорить. Маленькие круги. Большие круги. Вечно одни круги. И еще он что-то мурлыкал себе под нос. Женевьева почти всегда безошибочно угадывала мелодию, но иногда бывали и исключения.

— Ты кажешься… — начал он прошлой ночью, выписывая, как всегда, свои проклятые круги.

— Какой?

— Далекой. — Сегодняшнее мурлыканье очень сильно напоминало чарльстон, одну из танцевальных мелодий с вечеринки.

— Я просто думаю о прошедшем вечере. Размышляю обо всем, что видела и слышала.

— О чем же ты размышляешь? — Он продолжал рисовать круги.

— Ни о чем особенном.

— Но мне хотелось бы узнать, о чем именно ты думаешь. Я хочу, чтобы мы были близки, насколько это возможно.

— Но мы ведь достаточно близки? Неужели я должна сообщать о каждой мелочи, которая взбредет мне в голову? Разве не могу я сохранить кое-что только для себя?

— Но, дорогая, — он продолжал напевать. Возможно, он просто не осознавал, что делает это, — ты ведь моя жена.