После ужина наши беглецы, утомленные хлопотливым днем и большим переходом, улеглись спать вокруг костра, который нужно было поддерживать из-за холода сентябрьской ночи, а также во избежание нападения волков. Каждому по очереди приходилось бодрствовать.

Первым дежурил Пао. Он сидел возле костра и разгонял сон, разламывая кустики на отдельные прутья, которые подкладывал в огонь. Было совершенно темно и тихо. Слабый свет то вспыхивавшего, то угасавшего костра освещал спящих, закутанных в одеяла, ближайшие кустики, торчавшие из почвы глыбы гранита и заросли камышей у воды. Холмы краев котловины чуть выступали горбами при вспышках огня. Ярко мерцали звезды на темном небе.

Тишину нарушало потрескивание прутьев и по временам всхрапывание Мафу. Изредка вдали завывал волк, и Пао, клевавший носом, вздрагивал и поспешно подбрасывал прутик в огонь. Но присутствие старших и ружье, которое стояло на сошках позади Мафу, успокаивало мальчика. Он хотел было прибегнуть к счету, как в памятную ночь на холме возле Чий Чу, но оказалось, что вблизи костра не было камешков, а находился только грубый песок, на который распадался при выветривании белый гранит дна котловины.

Тогда Пао придумал откладывать в сторону прутик после каждой сотни. Но счет нередко прерывался, и мальчик спал по нескольку минут с очередным прутиком в руке, а костер превращался в кучку тлеющих углей, подернутых пеплом. Но в конце концов набралось много отложенных прутиков, и Пао решил, что пора разбудить Лю Пи. Последний, спавший всегда очень чутко, сменил мальчика, который моментально заснул, свернувшись калачиком под одеялом.

Лю Пи сначала побродил взад и вперед вблизи костра, чтобы разогнать сон, а затем занялся разбором провианта в своей корзине, пересчитал все головки луку и чесноку, пучки сухой зелени, переложил мешочки с гуамянью и пшеном и, наконец, долго и тщательно пересматривал золото, увязанное в нескольких тряпках, и выбрал из него кусочки кварца, попавшие при спешном толчении и промывке на дне шахты.

Мафу, дежуривший после полуночи, провел время за чисткой ружья и пересмотром запаса пуль; потом починил расшатавшиеся сошки, укрепив их ремешками, и в конце концов заснул, сидя и закрыв спину одеялом, так крепко, что если бы волки были поблизости, они смогли бы незаметно напасть на рудокопов, так как костер совершенно погас. Хун, продрогший под своим одеялом, проснулся, увидел, что огня нет, Мафу спит, а восток уже побелел, и сообразил, что его очередь караулить не только давно началась, но близка к концу; он разжег костер и занялся приготовлением завтрака, оставив Мафу спящим в сидячем положении с коварным намерением показать это Лю Пи.

Скоро звезды одна за другой стали меркнуть на посветлевшем небе, зарумянились легкие тучки, разбросанные веером на западе и предвещавшие ветреную погоду, и, наконец, над окраиной котловины блеснуло солнце и выкатилось красным шаром на гребень холмов, заливая теплыми лучами лагерь беглецов.

— Чай сварился, каша поспела, пора вставать! — провозгласил Хун, сдергивая одеяло с Пао.

Лю Пи приподнялся, протирая глаза, но Мафу продолжал спать.

— Посмотрите, как крепко караулит Мафу! — сказал Хун, помешивавший жидкую кашу в котелке.

— Здоров спать! — засмеялся Лю Пи, вылезая из-под одеяла.

— Он меня не разбудил, я сам проснулся, когда занялась заря и стало очень холодно, потому что огонь давно погас, — заявил Хун.

— Надежный караульный! Хорошо, что волки не бродили поблизости.

— А это что такое? — спросил Хун, указывая на нескольких крупных животных, которые спускались с холмов на северной окраине, направляясь, очевидно, к источнику. — Не дунганские ли лошади? Дунгане ночевали где-то по соседству!

— Сиди смирно! — прошептал Лю Пи. — Это куланы, дикие ослы. Может быть, они подойдут ближе. Какая досада, что Мафу спит, он мог бы подстрелить одного. Мясо у них жирное, вкусное.

Но куланы, очевидно, почуяли врагов, лагерь которых был скрыт от них зарослями камышей у воды, остановились в сотне шагов от источника, подняли головы и насторожили уши. Они были ростом с небольшую лошадь, желто-бурого цвета, со светлой грудью, очень короткой черной гривой и ушами длиннее лошадиных.

Куланов называют дикими полуослами, хотя они похожи на домашнего мула, то есть помесь лошади и осла. Вдоль спины у них тянется черная полоса, как у ослов, и хвост жидкий, похожий на ослиный, но уши значительно короче, чем у осла, а рост и общий облик ближе к лошадиному. Куланы бродят большими стадами в пустынных долинах Тибета, Цайдама и Западного Нань-шаня, встречаются также, но реже, в Хамийской пустыне и Джунгарии. Вблизи Джаира они живут в рощах и зарослях по рекам Кийтын и Манас, откуда летом иногда забегают и на холмы Джаира, спасаясь от докучливых комаров и слепней, которых очень много в зарослях в теплое время.

— Эх, если бы мы могли поймать одного или двух, — вздохнул Хун. — Мы бы навьючили на них свои вещи и шли бы налегке.

Лю Пи подполз на четвереньках к Мафу и начал его расталкивать.

— Мафу, Мафу, — шептал он. — Очнись! Твое ружье заряжено, здесь близко стоят куланы!

Рудокоп хотел вскочить, но Лю Пи удержал его за плечо.

— Тише, тише, спугнешь.

Куланам, видимо, очень хотелось напиться и пожевать зеленых камышей. Они стали опять подходить, но медленно, с перерывами, насторожившись.

Очнувшийся Мафу повернул ружье в их сторону, насыпал пороху на полку и присел за сошками. Сквозь вершины камышей ему были видны только головы куланов, представлявшие на таком расстоянии неверную цель для его ружья. Застывшие в одном положении Лю Пи и мальчики следили за движениями животных. Последние окончательно остановились шагах в шестидесяти; жеребец-вожак нюхал воздух, раздувая ноздри, и в нетерпении бил копытом по дресве.

— Ближе не подойдут, убегут, — прошептал Мафу и нажал собачку.