— Зайдем ко мне, — предложил он.

Она перепугалась. Все новички ужасно боятся. И всегда того, чего боялись прежде на том берегу.

— У меня можно выпить. — ЗАГРЕЙ взял ее за локоть.

Наверное, она хотела убежать. Она даже попыталась вырвать руку. Но сил не хватило. Ноги ее подкашивались. Если бы ЗАГРЕЙ не держал ее за руку, она бы сползла по стене на мостовую. Он потянул ее за собой, с силой, почти грубо. Она раскрыла рот, хотела закричать. Но губы лишь беззвучно шлепали друг о друга.

Из ближайшего переулка выплыла огромная студенистая гусеница, с бессчетным количеством мохнатых ножек по бокам. Круглую голову венчала пара острых рогов. В теле гусеницы светились окна — как в доме или поезде. За гусеницей неслась с лихим гиканьем кавалькада — белые скелеты на белых конях. Скелеты рубили мечами гусеницу, но не могли причинить ей никакого вреда. Гусеница медленно уползла в ближайший переулок. Скелеты на лошадях помчались дальше.

— Что э-т-то? — Девушку стала бить дрожь.

— Сны. Всего лишь сны, — отвечал ЗАГРЕЙ.

— Какие сны? — она не поняла.

— А вот какие, не знаю. И никто не знает, пока сон не пройдет через ворота и не отправится к спящим. Если улетит через роговые ворота — то эта правдивое видение, а если вылетит через белые, из слоновой кости, то сон ложный.

Когда-то любил ЗАГРЕЙ сидеть подле ворот и прежде, чем сон устремится к воротам, пытался угадать, что перед ним — пророчество или всего лишь очередной обман, посылаемый людям. Но обычно всегда ошибался. Самые правдоподобные сны бывали самыми лживыми. Потому и занятие это ему надоело.

— И что же, они всегда здесь бродят? — шепотом спросила девушка.

— Да, пока не уйдут к людям. Но они совершенно не опасны. Ты привыкнешь и не будешь обращать на них внимания.

— Я устала! — девушка скривила губы. Она пыталась заплакать. Но слез не было — она еще не научилась плакать здесь.

ЗАГРЕЙ поднял ее на руки и понес. Она была легкая, как пушинка. Даже по лестнице наверх он нес ее без труда. В прихожей она вдруг вцепилась в косяк, и стоило немалых усилий оторвать ее пальцы от бруса из мореного дуба. Наконец, он впихнул ее в свою комнату, она потеряла равновесие и упала. ЗАГРЕЙ огляделся. На столе — чашка с кофе. Невыпитый кофе остыл, подернулся черным ледком. Кофе, который варила Пина, всегда покрывался льдом. А что если дать гостье хлебнуть кофе? Жестоко, конечно, но забавно. А если Пина узнает? Ну и что? В конце концов он ничем не обязан жене Дита. Абсолютно ничем. ЗАГРЕЙ разжал рот девушки и влил весь оставшийся кофе, не боясь, что она захлебнется. Оставил ее лежать на полу, сам отошел и плюхнулся на диван. Поначалу она не двигалась.

Внезапно дрожь пробежала по ее телу, и она раскрыла глаза.

— В груди жжет, — сказала она. — И мне плохо.

— Хочешь, подарю платье? — спросил ЗАГРЕЙ и положил ей на грудь лиловое платье, Танталов презент. Хорошее платье, неразрезанное, с пуговицами сверху донизу.

Она не ответила, лежала, прижимая одной рукой к груди платье, вторую положила под голову. Хмурила тонкие темные брови, мучительно хмурила, так, что меж бровей пролегла глубокая морщинка. Вспоминала.

Хорошо, что он не дал ей воды Леты.

— Все-таки я смогла, — сказала она вновь и улыбнулась. — Я была уверена, что смогу справиться. Предлагали операцию, но я отказалась. Не стала себя уродовать. Есть же и другой путь. Должен быть. А профессор мне сказал: «Все равно к нам вернетесь». А я не вернулась. Я упрямая. Сказала — под скальпель не лягу. Ведь это так глупо — ложиться под нож!

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ни-Ни… — Она засмеялась. — Не понял? Это имя такое — Ни-Ни. Сокращенное от Анны.

— А-а! — ЗАГРЕЙ рассмеялся тоже.

Она встала, скинула длинную рубаху. Она была очень худа — кожа да кости. Ребра можно было пересчитать. Рак? Скорее всего. Ни-Ни облачилась в платье и вдруг сделалась стройной, как струя, стильной стервой. Она медленно провела ладонями по скользкому шелку сверху вниз — то ли демонстрировала себя, то ли оценивала.

— Ты красивая, — он произнес это почти искренне.

— Зеркало есть? — Она озабоченно обвела комнату взглядом, но зеркала не заметила. Зеркало, что подарил художник, отражало чью-то пустую комнату с разобранной постелью и разнокалиберными бутылками на полу. Посреди была лужа вина.

— Смотрись в мои глаза, — предложил он.

Она последовала совету, наклонилась вперед, уперла ладони в колени.

— И правда! Вот я! И вот еще я!

Ни-Ни уселась рядом с ЗАГРЕЕМ на диван.

— Главное, мама в меня верила. Она знала, что я смогу. Она все время говорила: «Ни-Ни, ты такая сильная, ты поправишься. Надо только еще и это последнее испытание перенести, и тогда — все…»

— Ни-Ни, теперь все позади, — он положил ей руку на плечо. Плечо было не теплое и не холодное. Никакое. Как у всех.